ему такое право.
Она подумала о том, что можно было бы унизить Гэвина перед уходом: распечатать все грязные письма, которыми они обменивались с рабочих аккаунтов, и облепить ими стеклянные стены своего стеклянного кабинета, чтобы все всё увидели.
«Что это, черт возьми, такое?» – скажет Гэвин, пока его коллеги и кураторы будут собираться вокруг кабинета Люсинды и погружаться в чтение их эпистолярного романа.
Люсинда посмотрит на стены своего кабинета, залепленные распечатками, и притворится, что ничего не понимает. «Оу, я просто хотела немного уединиться в своем кабинете, поэтому заклеила стены; я даже не обратила внимания, что печатаю. Ну, в любом случае я увольняюсь».
«Это не смешно, Люсинда», – прокричал бы Гэвин, и Люсинда была бы вынуждена согласиться, что это было не смешно, ну, не особенно. Возможно, Люсинда больше не могла быть смешной. Возможно, Гэвин был прав – она с самого начала не была смешной.
Люсинда представляла, как Гэвин врывается в ее кабинет, чтобы сорвать распечатанную переписку, и осознала, что это стало бы самым долгим временем, которое Гэвин когда-либо провел в ее кабинете. Люсинду осенило, что за все время их романа, а также за все время, что они работали вместе, все их главные разговоры происходили в его кабинете. Гэвин обожал просовывать голову в дверь Люсинды, чтобы попросить отчет, или кивать ей через стеклянную стену по пути в переговорную «Н», но все важные события в их сексуальных и/или рабочих отношениях проходили на его территории.
Но еще раз, ее расставание с Гэвином не было причиной, по которой она хотела уволиться, поэтому она не могла сделать это прямо сейчас; она не могла уволиться любым образом, который подразумевал бы, что на ее решение хотя бы чуть-чуть повлиял Гэвин.
Она думала о том, чтобы уйти из Weissman, Zeitman & Kinsey, с тех самых пор, как компания сделала Карен Глассман младшим партнером. А еще Люсинда с самого начала не хотела там работать; она просто попала на эту работу, так же, как она, казалось, вечно попадала во все подряд. Такой непримечательный человек, как Люсинда, не живет свою жизнь, жизнь скорее разливается вокруг нее, занимая любое пустое пространство, которое может занять. На самом деле она даже не была уверена, что хотела быть юристом: она просто пошла в «Боулт Холл»[19], потому что вокруг нее ничего больше не происходило, и она подумала, что если продолжит обучение, то сможет не принимать важные решения еще хотя бы несколько лет.
Гэвин всегда думал, что это было очень смешно – пойти в юридический вуз и сдать экзамен на получение права адвокатской практики просто ради интереса, – и, когда Люсинда пыталась объяснить: «Я не говорила, что это было просто ради интереса», Гэвин говорил: «Нет, нет, я понимаю».
А потом они сделали Карен Глассман младшим партнером.
По пути на работу Люсинда думала о повышении Карен Глассман. Она много думала об этом. Ей на самом деле нравилась Карен Глассман, и она была рада ее успеху. Не было серьезных оснований так много думать о ее повышении, кроме того, что Люсинде было проще думать о повышении, нежели о результате этого повышения – о том, как Люсинда и Гэвин из-за этого сильно поссорились.
Она спросила Гэвина, рассматривали ли партнеры хотя бы возможность сделать ее младшим партнером, а Гэвин сказал:
– Ты же знаешь, я не могу ответить на этот вопрос.
– Бу-у, – сказала Люсинда. – В чем вообще смысл состоять в тайных отношениях, если мы не будем шпионить друг для друга?
Гэвин обиделся на обвинение, хотя формально никакого обвинения не было – Гэвин просто всегда во всем слышал обвинения, что ему явно стоило бы обсудить со своим психотерапевтом, если бы он также не считал обвинением предложение Люсинды начать ходить к психотерапевту.
– Единственная причина, по которой мы состоим в секретных отношениях, – пробормотал он, – в том, что ты не хотела идти в отдел кадров.
– Да, но это только потому, что я хотела продолжать работать с тобой. Если бы мы пошли в отдел кадров, мне бы пришлось работать на Гарольда или Джоэла, и тогда я бы, наверное, убила себя, и это стало бы для меня новой уже юридически обоснованной головной болью.
Теперь Люсинда проводила утро, пытаясь не думать о том разговоре. Это было очень продуктивное утро: ей удалось много о чем не думать.
На обед она съела «Цезарь» с кейлом.
После обеда она переключилась на то, чтобы не думать о другом разговоре о Карен Глассман, том, который случился спустя три дня, потому что она не могла оставить эту тему в покое. Тема Карен Глассман вызывала у Люсинды зуд, она продолжала разнюхивать ситуацию, подходила вплотную к лесу имени Карен Глассман и разбивала там лагерь, разводила костер и жарила бобы, пока однажды Гэвин (который с удовольствием сходил бы как-нибудь в поход) не взорвался: «Люси, хватит об этом говорить, ты бы никогда не получила повышение Карен».
– Почему нет?
– Да брось, ты не можешь сравнивать себя с Карен. Она действительно относится к работе как к карьере: она верит в то, что мы делаем.
– Я тоже верю!
– Люси, ты знаешь, что я имею в виду. Карен ужинает в офисе и работает допоздна каждый день.
– Я иногда тоже работаю допоздна!
– Нет, не работаешь! Ты раньше работала допоздна, но только для того, чтобы пофлиртовать со мной.
– Ты никогда мне не говорил, что я должна это делать!
– Я и не собираюсь говорить своей девушке, что она должна работать допоздна. Кроме того, ты даже не особо хочешь быть юристом.
– Конечно, хочу, наверное!
– Да ладно. Это все для тебя просто шутка. Ты постоянно пишешь шуточные отчеты о всяких The Barenaked Ladies или типа того.
– Окей, прежде всего, группа называется Barenaked Ladies, без артикля.
Это правда, Люсинда однажды потратила несколько часов личного времени, составляя отчет о канадской рок-группе Barenaked Ladies, в котором пыталась выяснить, специально ли главный вокалист Стивен Пейдж имитировал американский акцент в их хите 1998 года “One Week”.
Она заметила, что песня начинается со слов “IT’S BEEN”, но слово «been» произносится как “bin”, очень по-американски, в отличие от более канадского “bean”. Еще более заметно, что часто повторяемое в песне слово “sorry” произносится на американский манер как “sawry”, вместо более округлого канадского “soary”.
После прочесывания интернета в поисках видео– и аудиоинтервью со Стивеном Пейджем она обнаружила, что в повседневном общении он произносит “been” по-канадски, а значит, он (намеренно или нет)
