сделать, он попробовал меня сам, — она снова смеется. Только на этот раз в звучащем смехе нет ни злости, ни ярости. Только боль.
— Это было похоже на страшный сон. Три дня я была там... Нас почти не кормили. Три дня я была шлюхой...
Она замолкает, недоговорив. И я чувствую, что вот-вот, и Элис сорвется снова. Сейчас ей не нужна моя жалость. Самое важное – рассказать, выплеснуть это все, а потом уже разбираться в своих эмоциях.
— Как ты освободилась? – спрашиваю севшим голосом.
— В первую же ночь пришли клиенты. Нас заставили принять душ и переодеться в уродливые проститутские шмотки, - цедит сквозь зубы, туша окурок. Элис достает новую сигарету из пачки, а я терпеливо жду, когда она снова сможет говорить.
— В гостиной окна были без решеток. На третий день ада, очередные клиенты набухались в хлам. Мой мужик уснул, а Юлька своего отвела в другую комнату. Миши в тот момент не было, что было огромной удачей, ведь он практически никогда не покидал квартиру... Счет времени шел на секунды... Я открыла окно и выпрыгнула на улицу со второго этажа. Мне было страшно, казалось в любую минуту зайдет Миша и пристрелит меня стволом, которым за эти дни он не раз мне угрожал... Юля полезла за мной, но не успела. Кто-то схватил ее и затащил обратно в квартиру. Я слышала ее крик, она звала меня на помощь... – губы Элис дрожали. Девушка заплакала.
– Она кричала: Эля, спаси меня! Эля! Не бросай!
Элис подняла на меня глаза.
— А я бросила. Я бежала голыми ногами по ноябрьскому мокрому асфальту в одной сорочке, бежала так быстро, что даже холода не заметила. Я дрожала от страха. А когда больше бежать не могла, то поняла, что я в незнакомом городе, стою на какой-то улице... в одной ночной. Забежала в подъезд и постучала в первую попавшуюся дверь. И тут мне снова повезло... Дверь открыла добродушная старушка. Она без лишних слов впустила меня к себе. Я не знала, как связаться с братьями, у меня не было денег, и как оказалось, нас вывезли за двести километров от дома. Женщина оставила меня на ночь, а утром дала мне одежду своей внучки, которая часто гостила у нее. Внучка была моего возраста... Бабуля отдала мне половину своей пенсии и я смогла купить билет на поезд. Когда я вернулась домой, думала пойти в полицию... Я хотела спасти Юлю... но я была так напугана Мишей... Тем, что он рассказывал про себя. Будто он бандит, и под ним половина города... Он говорил, что ни полиция, никто не поможет нам... И я струсила, Лия. Я не пошла писать заявление... я не стала ее спасать. Именно это сломало меня, слышишь?! — ее крик глушится слезами.
— Не то, что меня в первый раз трахнул какой-то урод, и не то, что меня три дня имели так, как хотели... нет. Меня сломало мое предательство. Вот тогда мне было больно, а сейчас... Лука сам виноват. Он дал мне надежду, он был первым, кого я подпустила к себе по-настоящему, с кем я могла бы стать счастливой. А он просто взял и выбрал ее!
Я не знала, что ей ответить. Да и нужно ли было? Я была разбита ее рассказом, но, даже услышав всю историю, я не смогла понять, зачем она поступила так с Ией. Но, с другой стороны, кто я такая, чтобы осуждать? Кто я такая, чтобы выносить приговор человеку?
Сделав шаг, подошла к ней ближе. От нее пахло отчаянием и ненавистью. Только ненавидела она себя.
— Ты хочешь жить нормально жизнью? Хочешь выздороветь и перестать рушить свою жизнь?
— А ты знаешь, как это сделать?
— Знаю, — киваю. – И в этом тебе не помогут ни один из братьев, Элис. Тебе нужна помощь врачей. Это не один-два приема у психотерапевта. Это долгий путь. Продуманный, поэтапный, понимаешь?
— Ты говоришь о психушке? Я не пойду туда! – она подскакивает и начинает метаться. Я вижу, как ей страшно и сейчас Элис похожа на маленького напуганного ребенка. И мне вдруг становится так ее жаль...
Я тянусь к ней и хватаю ее за плечо. Элис замирает. Поднимает на меня полные слез и страха глаза. Сейчас я вижу перед собой не самоуверенную стерву, не наглую Гесс, какой она была всегда в моих глазах. Я вижу напуганную, сломанную девушку. Девушку, доверившуюся ублюдку и так много заплатившую за свое открытое сердце.
— Эй, — я подхожу к ней и осторожно обнимаю, притягивая к себе. Она вся напряженна, словно струна. Но позволяет мне это сделать.
— Ты не виновата в том, что случилось с Юлей. Ты не могла ничего сделать, и ты спасала себя. Это нормально. Я не знаю, как я бы поступила в той ситуации, но тебе нужно перестать ломать себя и пора разобраться с собственными демонами. Полюбить себя и позволить себе быть счастливой. Если ты взглянешь на этот мир иначе, ты увидишь, что он совсем другой. Не такой грязный и отвратительный, каким ты увидела его в те три дня... Перестань закрываться, перестань быть такой колючей и грубой. Ты найдешь того, кто отогреет твое сердце, кто научит любить себя заново, в чьих глазах ты увидишь себя королевой. Но для этого тебе нужно вылечить себя, Элис... Для этого нужно помочь себе.
Она дрожит. Ее руки крепко обвивают меня. Элис вцепляется в меня пальцами, сжимая до боли. Она плачет, и я просто жду, когда ее немного попустит.
— Ты поможешь мне? — раздается ее тихий шепот.
— Помогу, только при одном условии.
Отстранившись, всматриваюсь в ее заплаканные глаза.
— Еcли ты дашь мне слово не сворачивать с пути. Как бы сложно ни было, как бы не хотелось послать все к чертям. Придется задушить свою гордость, придется делать то, чего не хочешь. Только в таком случае я пройду вместе с тобой весь этот путь.
Я вижу, как трясется ее подбородок, как глаза наполняются новой порцией влаги. Она кивает, стирая их рукавом.
— Вот и отлично, — улыбнулась, мысленно выдыхая. – А теперь пойдем к твоим братьям и позволим им обработать твои порезы.
Элис нахмурилась.
— Просто, если ты не выйдешь со мной, Мирон пристрелит меня. И как ты понимаешь, это не мои догадки, это его обещание...
Элис
