— Я начинаю нервничать, — признался Грыжан. — Мне не хотелось бы докучать вашей юной подруге. Расскажите мне, к примеру, о стакане холодной воды, выливаемой за шиворот. Или о пытке колотушкой.
— Эта пытка в большом почете у некоторых индейских племен. Заключается она в том, что мошонку провинившегося кладут на плаху и слегка прижимают, чтобы выступили железы, а затем сильно бьют по ней деревянной колотушкой... Уй-а-а! Уй-а-а! Как это должно быть больно! — застонал аббат, ерзая и извиваясь.
— Вы очень образно это описали, — сказал археолог. — Я тут же вспомнил о другой казни...
— Не продолжайте... — сказал аббат, сложившись вдвое. — Я уже совершенно успокоился.
— Прекрасно. Значит, мы можем идти?
— Как? — удивился Грыжан. — Разве мы еще не вышли? Просто поразительно, до чего вы болтливы.
Археолог от души расхохотался, снял свою колониальную каску и повесил ее на гвоздь.
— Я готов следовать за вами, — сказал он.
— Раз гусь, два гуся, три гуся, четыре гуся, пять гусей, шесть гусей!.. — провозгласил аббат.
— Семь гусей! — закончил археолог.
— Аминь! — сказал Грыжан.
Он осенил себя крестным знамением и вышел из палатки.
IX
Эти эксцентрические круги могут быть приведены в соответствие...
«Механика на выставке 1900 года», изд. Дюно, том 2, стр. 204
— Так вы говорите, это лимемы? — спросил аббат Грыжан, указывая на траву.
— Нет, это не лимемы, — ответил археолог. — Но лимемы тоже есть.
— Абсолютно бесполезная вещь, — заметил аббат. — Зачем нужно название, если и так знаешь, о чем речь?
— Чтобы удобней было обсуждать.
— В таком случае можно дать предмету и другое имя.
— Конечно, можно, — согласился археолог. — Но тогда все предметы будут называться по-разному, в зависимости от того, к кому обратишься.
— То, что вы говорите, — солецизм, неправильность. Не «к кому обратишься», а «кого хочешь обратить».
— Вовсе нет, — сказал археолог. — Во-первых, это типичный варваризм; во-вторых, это совершенно не то, что я хотел сказать.
Они шли по направлению к отелю Баррицоне. Аббат без церемоний взял Атанагора под руку.
— Я очень хочу вам верить... — сказал он. — Но это меня удивляет.
— Всему причиной ваша конфессиональная дезориентация.
— Отвлекитесь от этой темы и расскажите, как ваши дела с раскопками.
— Мы очень быстро продвигаемся вперед и следуем курсовой линии.
— По каким ориентирам она проходит?
— М-м... — промычал археолог. — Затрудняюсь сказать... Погодите-ка... — он остановился, соображая. — Линия проходит где-то недалеко от отеля.
— А мумий уже нашли?
— Мы едим их всякий раз, как садимся за стол. Вполне съедобно. Они, в принципе, недурно приготовлены, только специй другой раз многовато.
— Я пробовал однажды мумий. В Долине Царей[50], — сказал аббат. — Это было у них фирменное блюдо.
— Они их там производят. А наши — натуральные.
— Терпеть не могу мясо мумий, — сказал аббат. — Кажется, даже ваша нефть мне больше по вкусу. — Он отпустил руку Атанагора. — Простите, одну минуточку.
Грыжан взял разбег, подпрыгнул и произвел в воздухе двойное сальто. Он приземлился на руки и тут же пустился колесом. Сутана, развеваясь, липла к ногам и обрисовывала круглые бугристые икры. Проделав с дюжину кульбитов, аббат замер в стойке на руках и неожиданно встал на ноги.
— Я воспитывался у эвдистов[51], — объяснил Грыжан. — Они мне дали суровое, но бесспорно благотворное для души и тела образование.
— Ужасно жалею, что отказался от религиозной карьеры, — сказал Атанагор. — Глядя на вас, я начинаю понимать, чего лишился.
— Вы и так неплохо преуспели, — сказал аббат.
— Откопать курсовую линию в моем возрасте... Поздновато.
— Вашей находкой воспользуются молодые поколения.
— Да уж.
С возвышенности, на которую они взобрались, открывался вид на отель Баррицоне. Перед отелем, блестящая и новая, сверкала в солнечных лучах поднятая на сваи железная дорога. Слева и справа от нее громоздились песчаные насыпи, а начало дороги терялось в дюнах. Технические исполнители загоняли в шпалы последние скобы; каждому удару молота предшествовала вспышка, и только немного спустя издали доносился звук.
— Они же собираются резать гостиницу! — воскликнул Грыжан.
— Да... Расчеты показали, что это необходимо.
— Глупость какая! — сказал аббат. — В этих краях не так много гостиниц.
— Я подумал то же самое, — сказал археолог. — Это инициатива Дюдю.
— Я легко бы мог скаламбурить по поводу его имени, — сказал аббат, — но создается впечатление, что он не случайно его носит. Кроме того, с моей достаточно высокой позиции я вижу, что делать этого не стоит.
Они замолчали, потому что грохот молотов сделался оглушительным. Желто-черное такси слегка посторонилось, пропуская железную дорогу. Гепатроли на окнах буйствовали с прежней силой. Над плоской крышей отеля, как всегда, играла зыбь. И песок был все таким же песком — сухим, желтым, рассыпчатым и притягательным. Солнце, оно тоже ничуть не изменилось и сверкало с обычным своим постоянством, пряча за гостиницей холодную черную зону, которая мертво и неподвижно раскинулась на подступах к горизонту.
Карло с Мареном перестали стучать, чтобы дать пройти аббату и археологу; кроме того, на этот день работа была кончена. Прежде чем продолжать строительство, надо было разрушить часть отеля, но сначала все же вынести тело Баррицоне.
Уронив тяжелые кувалды, рабочие медленно побрели к сложенным в штабеля рельсам и шпалам, чтобы подготовить монтаж следующего участка. Хрупкие и грациозные подъемные механизмы, состоявшие из стальных перекладин, вырисовывались над складом материалов и расчерчивали небо черными треугольниками.
Рабочие взобрались на насыпь, помогая себе руками, где подъем был слишком крут, и, спустившись по противоположному склону, исчезли с глаз аббата и его спутника.
Грыжан и Атанагор вошли в залу гостиницы и прикрыли за собой стеклянную дверь. Внутри стояла духота; запах лекарств струился с лестницы вниз, скапливался у пола, забирался в пустые углы и закоулки. И нигде ни души.
