Книга Алуим - Виталий Иконников

— Влад, твоя Ирка… она это… в аварии погибла.

Вован повернулся ко мне, и мы несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза.

— Когда? — спросил Богдан.

— Час назад. В районе гаражей на Прудах. Разбилась на тачке вместе со своей этой татарочкой плоской.

— Точно Ирка?

— Задолбал ты! — огрызнулся Санёк. — Конечно, точно. В сумочке лежал паспорт.

По Саньку было видно: он чувствовал себя виноватым, сообщая такую новость. Он странным образом всегда первым узнавал обо всех городских происшествиях и прибежал сюда, считая, что о подобном нужно сообщать не по телефону, а лично. В его глазах я заметил скрываемую ото всех печаль. Саньку давно нравилась Ира. Очень нравилась. Наверное, он даже любил её. Но понятие «девушка друга» и установка «все бабы — твари» вынуждали глушить в себе любые порывы.

Теперь уже все трое уставились на меня. С сочувствием, с обеспокоенностью, в ожидании реакции на случившееся. А я молчал. Опустил глаза в пол и молчал. Я был в недоумении от того, что ничего не чувствую. Да, ссоры. Да, отношения превратились в рутину. Но девушка, с которой я провёл вместе три года, умерла. Исчезла навсегда. А во мне — ничего. В тот момент лишь подумал:

«Я — плохой человек».

Возле «Приёмного покоя» больницы билась в истерике Мария Викторовна. Её двоюродная сестра тоже горько плакала. Антон Викторович и муж сестры, как могли, старались утешить несчастных женщин. Увидев их, я понял, что не хочу выходить из машины Богдана. Но в то же время пришло ощущение горя. Мне стало больно за страдания других людей.

Сейчас, бодрствуя в галлюциногенном сне реальности, мой разум чист как никогда. Ни тело, ни паразит не влияют на понимание себя и прошлого. И сейчас мне ясно, что метания между сожалением о смерти Иры и неспособностью страдать по этому поводу — не эгоизм, не чёрствость, не побег. Причиной всему неосознанное знание, что смерть — не конец существования, не полная аннигиляция, а всего лишь новый этап, качественный переход в промежуточное состояние, после которого… В прочем, каждый однажды всё узнает сам.

И я понимаю, что когда очнусь, ничего помнить не буду. Останется лишь тонкая ниточка ощущений, по которой так же неосознанно поведу себя навстречу поразительным преобразованиям, чтобы снова ощутить кристальную чистоту своего разума и понять, кто я есть и зачем.

Вот. На этом всё. Начинаю обрастать привязанностями и заблуждениями. Я просыпаюсь…

— Да очнись ты уже, пацан! — слышу хриплый старушечий голос. — Очнись, давай!

Шлепок по щеке, ещё шлепок. Лицо становится влажным.

— Хватит тратить моё время, — продолжает голос. — Вставай, кому говорю.

Машу руками, хочу убрать с лица осколки разбитого неба. Верчу головой влево-вправо, широко открываю рот и пытаюсь глубоко вдохнуть, но мешает какая-то мембрана.

— Слишком много в себя вобрал. С сальвией перебарщивать нельзя. Мужики все такие.

Потихоньку начинаю осознавать, где я. Прижимаю ладони ко лбу, веду ими вниз, стягивая с головы мокрое полотенце. Хорошо… Открываю глаза. Деревянный потолок, глиняные стены, морщинистое лицо старухи.

— Какой счёт? — я хотел спросить совсем другое, но забыл, что именно.

— Пока ничья, — со странной ухмылкой отвечает старуха. — Помнишь что-нибудь?

— Зубы… небо…

— Какие зубы?

— А… акульи.

— Понятно, — протягивает мне кружку с тёмной жидкостью. — Давай, приходи в себя.

Выпиваю до дна. Какая же отвратительная гадость, но я не смог оторваться.

— Его звали Хамадиши.

— Кого?

— Твоего паразита.

Словно бы по щелчку, ко мне вернулось ощущение реальности. Приподнимаюсь, свешивая ноги с кровати.

— Хама!

— Что «Хама»? — спрашивает старуха.

— Призрак, что приходил ко мне ночью, азбукой Морзе выстукивал по стене его имя.

— Может быть.

— Хамадиши… — произношу вслух, пытаясь найти в себе хоть какой-то отклик, любые ассоциации. — Что за имя такое?

— Не знаю.

— Похоже на индийское… Что он ещё сказал?

— Он скрытен. Но как я поняла, вы давно связаны.

— В смысле?

— Вы вместе пришли в это тело. Паразит был в тебе с какой-то целью.

— С какой? — я сейчас как следователь на процедуре дознания.

— Тебе виднее.

— Почему вы не узнали? Вы же могли!

— Потому что это ТВОЯ карма! — старуха отворачивается и идёт к плите. Берёт со стола ложку, помешивает варево.

В голове моей белый туман, и я вижу его будто со стороны. Третья затяжка точно лишняя. В груди странное ощущение, незнакомое. Я узнаю окружающий мир, но не узнаю себя. Делаю попытку встать и тут же понимаю, что поднявшись, буду вынужден покинуть дом. Роняю задницу обратно на кровать. Я не хотел сюда идти, а теперь не хочу уходить. Эта старуха знает больше, чем говорит.

— Паразит назвал ещё одно имя, — произносит она, выждав длинную паузу.

— Какое?

— Алуим.

— Алуим? — удивлённо переспрашиваю.

— Знакомо?

— Не знаю.

— Возможно, тебе стоит найти его. И тогда что-то прояснится.

— Где найти? Что Хамадиши сказал о нём?

— На этом всё, — сухо отвечает старуха и указывает в сторону выхода.

— Зачем вы скрываете от меня?

— Ты чем-то недоволен?

— Мне нужно знать…

— А я не хочу попусту тратить время! И не втягивай никого в свои проблемы — за тобой тянутся тёмные нити прошлого.

Она ТАК это сказала, что я на секунду подумал: лучше и вправду ничего не знать.

— Как быть с призраками, которые ко мне приходили?

— Призраки везде, — не оборачиваясь, снова засыпает в кастрюлю какую-то траву. — Думаешь, мы одни здесь? Души бродят повсюду. Кто приходил к тебе, разбирайся сам.

— Но…

— Проваливай! — голос старухи вновь стал сердитым. — Ты здесь потому, что Таня попросила тебе помочь. Она — чистая, светлая сущность. Лишь поэтому я не отказала.

Чувствую, теперь действительно пора проваливать. Поднимаюсь, ставлю кружку на стол и иду к выходу. У самого коридора я останавливаюсь.

— Что вы едите? — вижу лишь травы в банках. Нет ни холодильника, ни засохшей корки хлеба.

— Таких как ты, — хрипло смеётся старуха.

Улыбаюсь и переступаю порог. Медленно шагаю по мрачному коридору, то и дело моргаю, пытаюсь прогнать из головы туман. Ощущение, что половина мозга отключена. Чёрт, я же забыл поблагодарить. Как быть? Возвращаться не хочется. А кричать отсюда глупо.

— Принимается, — доносится хриплый голос.

«Болван ты, Влад».

Лбом упираюсь во входную дверь, толкаю её. Порыв свежего воздуха обдаёт меня, прогоняя запах травяного отвара. Солнечный свет слепит глаза, будто я вечность провёл в темноте. Не пытаюсь обдумывать случившееся, сейчас я на это не