сказал Шапошников. — А вы, ребятки, будете нашим заслоном, надежной поддержкой.
— К волкам в логово? — Саша Никотин встал. — Да они вас!..
— Они напуганы и растеряны. Алексей и Василий спустятся по Уруштену, закроют тропу на Умпырь. Ни в коем случае не пропустить гонцов! Хотя бы на время переговоров. Понятно? Двое — страховать нас.
Да, мы знали, на что шли. В сотне разные люди — и случайные, и отпетые мерзавцы. Разобщить их, заставить уйти — единственная возможность, если мы решили спасти зверя в заповеднике. Останутся бандиты зимовать — перебьют всех и вся. И мы пошли. С белой тряпицей на винтовках. Как парламентеры. Пошли к ночи, когда сотня собралась у костров. Обходной тропой спустились с площадки, миновали лес, перебрались через ущелье. Тут Никотины заняли позицию. Мы направились к кострам.
На виду лагеря дали выстрел. Ух, как переполошились, как забегали лесные люди! Сперва думали — свои, но вскоре разглядели чужих, белый флаг и отрядили пятерых навстречу.
— Кто такие? — закричали издали.
— Директор заповедника! — Низкий голос Шапошникова эхом отдался в ущельях.
— Положите винтовки!
Мы повиновались. Нас повели к кострам. Банда встретила молчанием. Я разглядывал бандитов. Какое скопище разных лиц, разной одежды! Тут и казаки, и матросы-анархисты в тельняшках под бушлатами, какие-то в штатском, офицеры, которым некуда деваться. Здесь и убийцы моих родителей… Эта мысль жгла сердце.
— Я директор Кавказского заповедника, — громко повторил Шапошников. — Вместе со своим заместителем пришел с требованием, да, с требованием… — он повысил голос, — немедленно покинуть заповедник. Идите куда угодно. Здесь оставаться не разрешаю.
Что-то такое почувствовали бандиты в голосе Шапошникова, выслушали молча, ждали.
— Ваш сотник в тюрьме, — сурово продолжал он. — Ваши базы открыты чекистами и опустошены. Вас замкнут в кольцо, как уже замкнули отряды Шкуро и Козликина. Там, — он бросил руку в стороны Умпыря, — стоит чоновский отряд. Туда, — он повернулся к северу, — вам хода нет. Лишь дорога за пределы заповедника, на запад, откуда пришли. А лучше — по домам, ребята, воспользуйтесь амнистией, вернитесь к семьям. Сутки вам на размышление.
Что тут поднялось! Какие-то сорвиголовы кинулись к нам с пистолетами, размахивали перед лицом винтовками. Кричали все сразу. Базар, сходка. Мы молчали. Из лесу, где остались Никотины, прозвучали отрезвляющие выстрелы.
— Эго егерский отряд, — сказал Шапошников. — Наша охрана.
Успокоились, забросали вопросами. Христиан Георгиевич спокойно и точно рассказал о пленении сотника, назвал фамилии остальных, показал кольт из тайника, чтобы не оставалось сомнений.
— Послать вестовых до полковника, — закричали в толпе.
— Поздно, — сказал Шапошников. — Путь отрезан. Егеря не хотят воевать с вами, желают одного: спокойствия в заповеднике. Не подчинитесь — никто не уйдет отсюда живым!
Его угроза сделала свое дело. Но еще часа три в темноте, едва раздвинутой пламенем костров, продолжался спор и пререкания. Наконец банда приняла решение: уходить. Сказали еще:
— Вы поедете с нами. Заложниками. И если нарвемся на засаду, пощады не будет.
— Нет. Мы не заложники, мы у себя дома. И с вами не поедем. Решение окончательное.
— А чекистов не наведете?
— У нас свои дела. Но если вы не уберетесь… Каждый егерь стоит десятерых. Зарубите себе на носу!
Нас не отпустили. Ночь мы не сомкнули глаз. А утром — о, радость! — увидели, как три десятка всадников, не простившись с остальными, вскочили в седла и повернули коней на запад.
Выдержка Шапошникова была поразительной. Мне кусок не лез в горло, а он с аппетитом позавтракал, вытер усы и сказал:
— Мы уходим, господа. Я все сказал. Верните наши винтовки.
И опять замешательство, крики, но тут из лесу еще раз хлопнули выстрелы. Винтовки нам принесли. Мы поднялись, пошли, и я весь напрягся, ожидая выстрела в спину.
— Не оглядывайся, — приказал Шапошников.
Силы почти оставили меня. Едва поднялся в седло. Дрожали руки, колени, противная слабость владела телом. И тут я увидел, что Христиан Георгиевич вытирает обильный пот на побелевшем лице. Все, что произошло, лишь сейчас потрясло его организм. В гостях у смерти побывали.
Мы вернулись на верхнюю площадку. Весь день наблюдали. Банда рассеивалась. Куда они исчезали, мы не знаем. Но как боевая единица сотня бело-зеленых существовать перестала.
В первых числах июня мы прошли около перевала Псеашхо и спустились к Умпырской долине.
Телеусов и Кожевников, видимо, все еще стояли в ущелье, перекрывая тропу, ведущую на Балканы.
Запись седьмая
Путь Улагая. Пятьдесят зубров. Гибель Саши и Кати. Возвращение Задорова. Девять зубров… Декрет Совнаркома в 1924 году. Конец бело-зеленых. Трагедия на Алоусе
1
Жизнь не один раз убеждала: человек, сделавший зло или великую несправедливость, в конце концов, сам попадает в беду еще большую, нежели он сотворил для других.
Была какая-то фатальная неизбежность в судьбе Керима Улагая, чья жизнь насквозь пропиталась злом, дьявольским стремлением к возвышению, пусть и за счет несчастья других людей.
Пишу эти строчки уже после событий, в которых участвовал с того утра, когда мы с Никотиными и Шапошниковым осторожно спускались в Умпырскую долину, имея все основания полагать, что на этом кордоне бело-зеленые. Им ли не знать, как удобна и скрытна долина за двумя перевалами, откуда можно совершать набеги на предгорные станицы! И охота здесь обильна, ведь Умпырь всегда был приютом для зверя.
Каково же было наше удивление, когда мы не обнаружили здесь ни одного лесного человека!
Кордон с побитыми окнами и разваленной печью по-прежнему стоял пустой и заброшенный. Правда, мы отыскали следы бандитов или браконьеров: кострища, куски оленьих кож, полоски недовяленного зубриного мяса.
Тишина не обманула нас. Мы обосновались не на кордоне, а ближе к реке. Там стояла хатка, уже почерневшая от времени. Она обросла лещиной и березой, скрылась с глаз. От хаты можно незаметно отступить в густой ольховник, а через брод — на ту сторону Лабёнка, в тенистый грушевый лес.
В непрестанной разведке мы провели двое суток, затем послали Сашу и Василия к перевалу и далее к Уруштену, где могли быть наши егеря, чтобы узнать у них, не явился ли отряд Сурена.
Надо же такому случиться: едва они уехали, как в долину с востока пожаловал отряд числом в двадцать всадников. Я обнаружил их с помоста, устроенного высоко на дубе.
Отряд довольно смело подошел к кордону и расположился там. Похоже, не первый раз в этом месте. Ночью мы подкрались ближе. Горел костер. А у костра сидели казаки и… Улагай. Худое и дерзкое лицо его застыло в надменности. Серый бешмет полковника резко выделялся
