— Я сейчас выломаю дверь! — мужчина свирепел.
И ровно в ту самую секунду, когда он уже был готов приложиться плечом, я открыла дверь. Он замер. А я улыбнулась.
— Ну как? Стоило это того, чтобы подождать? — я крутанулась в своих кожаных ботиночках так, что мои длинные волосы мягко прошлись по его груди.
Максимилиан перестал дышать. Перед ним, улыбаясь, сияя, стояла САМАЯ красивая девушка на свете. Лёгкий румянец на щеках, чёрные, манящие в её душу ресницы, медово-карие глаза, в сладости которых хотелось утонуть, аккуратный прямой носик, пухлые губки бантиком, в которые хотелось впиться… Взгляд пошёл ниже. Грудь… Он выдохнул. Да, он видел её в неглиже, но сексуальность — это не нагота. Сексуальность — это вуаль, флёр, покров что скрывает запрещённый и такой возбуждающий своей беззащитностью плод вожделения. К её мягкой, загорелой шелковистой коже хотелось прикоснуться… Особенно в области талии, а может и ниже…
— Не понравилось, — улыбка сошла с лица Саши.
Максимилиан взял две её руки в свои и посмотрел в глаза.
— Ещё как нравится, — сказал он честно, от чистого сердца. И такой простой ответ, но сказанный с таким восхищением в глазах, заставил меня сжаться. Он поднял мою правую руку, оставив левую внизу, — Но я боюсь, что ты замёрзнешь, — он крутанул меня как маленькую девочку вокруг своей оси, — Одень, пожалуйста, свитер. На облаках холоднее, чем на воде, — его глаза были как у самой доброй в мире собаки. В них отражался пляшущий свет зажжённых канделябров. Ну как он так может говорить? Всё желание сопротивляться сразу пропадает!
— Хорошо! — сказала я, посмотрев на его плечо, — Но ты тогда вызови доктора! А то нечестно!
Максимилиан улыбнулся и заправил выбившийся локон мне за ухо.
— Уже! Сейчас он при… — не успел досказать Максимилиан, как в дверь постучали и вошли.
— Миледи, добрый вечер! Капитан, разрешите, пройти! — Амаро с моноклем в одном глазу и тяжёлой сумкой в двух руках поклонился.
— Разрешаю! — сказал Максимилиан и, держа меня за кончики пальцев, повёл к авоськам, — Свитер! — сказал он мне безапелляционным тоном, а сам сел на стул, медленно снимая с себя рубашку.
— Так, что тут у нас? — Амаро отличался способностью говорить очень мало и по делу, — Вывих обыкновенный! Сейчас вправлю. Будет больно. Дальше нужно будет держать лёд. Мне позвать для этого матроса? — доктор посмотрел сначала на Капитана, а после как-то странно на меня.
— Я подержу! — ответила я, не подумав. Капитан улыбнулся и кивнул Амаро.
— На счёт три… Раз, два! — я отвернулась. Хруст ломающихся или встающих на своё место костей не передать! Меня перекарёжило.
— Фух! — послышался вздох облегчения.
— Капитан, обратились бы Вы раньше, не возникло бы воспаления, а теперь руку надо оставить в покое на несколько дней.
— Но ты же знаешь, — Максимилиан поднял гневные глаза на Амаро.
— В таком случае если только Ваша удача будет держать лёд всю ночь, постоянно меняя его на травяную припарку, — доктор привык, что отбитым пиратам слышать про болезни было утомительно, поэтому всегда имел ряд альтернативных “быстрых” решений. Они не всегда срабатывали. Поэтому пираты по обыкновению возвращались и тогда уже, в поту от боли, слушались его как паиньки.
— Я согласна! — сказала я, подойдя к Максимилиану. Тот краем губ улыбнулся, но никак не прокомментировал мой ответ. Хотя читалось по этой хитрой морде, что ему есть, что сказать на мои “пионерские” готовности.
— Амаро, спасибо, свободен! Поторопи с ужином, пожалуйста.
— Хорошо. Лёд Вам скоро принесут.
И врачеватель без лишних слов и разговоров покинул нашу каюту.
Капитан встал. Я встала перед ним руки-в-боки.
— Свитер? — сказал он, смотря на меня.
— Ладно-ладно, — сказала я, натягивая на себя будто с батиного плеча огромный коричневый свитер с высоким горлом.
— Так-то лучше! — и он двинулся к дверям каюты.
Я подбежала к ним и встала грудью вперёд, загораживая путь.
— Что не так? — Максимилиан остановился.
— Эм… — я судорожно искала причину, по которой его можно было оставить в каюте на подольше, — А о чём Вы хотели со мной поговорить? Зачем мы направляемся в Мерт, в психбольницу для убийц?
Капитан выдохнул.
— Вас не смущает, что я буду без верха? — сказал он мне.
Я нахмурилась.
— Ни чуть! Присаживайтесь! — я указала пальчикам на два стула рядом с вазой, в которой стоял его букет.
Мужчина выдохнул и пошёл в указанном мной направлении.
Глава 68— Может лучше тебе присесть? — он посмотрел на меня снизу-вверх, когда я приложила ему мешочек со льдом к плечу.
— Я на столе посижу, — сказала я и села, как я это часто делала в школе, закинув нога на ногу на парте.
Максимилиан посмотрел на мою коленку, что уткнулась ему чуть ли не в лицо, а после перевёл взгляд на пол. Ясно, у кого-то секси-токсикоз — я спрыгунла на стул и села прямо напротив, на расстоянии моей вытянутой руки, что держала лёд.
— За день до твоего появления на моём корабле… Кое-что произошло… — он посмотрел на меня грустными глазами, — Мы потерпели очередное поражение, и остановились в моём родном, если так можно сказать, Лайковом порту. Команда, не говоря ни слова, просто сошла на землю. Я понимал, что всё. Теперь и эти существа дошли до точки кипения. Ведь многие из тех последних, кого я набирал в команду были, мягко говоря, уже отпетыми мошенниками, которые работали исключительно за процент от грабежа. А так как улова не было от слова совсем уже третий по заплыву раз — то всё, считай больше я команды собрать не мог даже из убийц, так как мой личный, мой последний кредит доверия как Капитана был полностью исчерпан.
Я выдохнула.
— Ну явно не святые, согласись, — я кивнула, вспоминая сцену на нижней палубе, — В тот вечер я купил бутылку рома и шёл-шёл-шёл, куда глаза глядели… Дальше, вглубь на сушу. Где-то около одного, смутно знакомого мне поместья я наткнулся на трактир, — я сильнее прижала лёд к его руке, — Там был полный беспредел. Оры. Пьянки. Драка. Уродливые шлюхи. Все запрещённые вещества. Это был трактир-отстойник. Подобного морального днища я ещё нигде не видел… И в тот вечер я почувствовал, что я принадлежу этому месту. Что именно там, в тот момент я был свой. Я заказал новую бутылку рома, какой-то еды и сел в закуток. Я был настолько пьян и зол на себя, на то, что я никак не могу исправить ухудшающееся положение, что денег на финансирование больниц, школ, ремесленных мастерских фактически не остаётся… Мне было невероятно плохо. Представь, — он поднял взгляд на меня, — Ты стараешься, сражаешься, воюешь со всем миром, только чтобы поднять эту беспросветную нищету с колен, а тут из-за каких-то глупых неудач… Рушится всё. Подчистую. В общем я спустился на своё личное моральное дно. И я уснул прямо лицом на свинье, что мне подали.
