себе дурное впечатление. К черту экзальтированность! Тоже мне, пиковая дама.
Стремясь показаться умудренной годами и сдержанной на слова и жесты женщиной, Софья Афанасьевна без конца беспокоилась, всем ли подали чай, надменно вздергивала подбородок и величала мужчин по фамилии. Точь-в-точь, как некогда маман.
– Полно вам, господин Мостовой! Вы же видите, что понравились Занозочке, – попыталась пошутить молодая княжна. – Вот она и оказывает вам знаки своего собачьего внимания. Тут требуется деликатный подход. Все-таки перед вами дама.
Адьюнкт-профессор неуверенно хохотнул и даже погладил лохматую мадемуазель по голове, но общего настроения это не исправило. Сказывался утренний инцидент.
Софья Афанасьевна незаметно покосилась на петербуржца. Тот стоял чуть в стороне, опершись спиной о перила и скрестив руки на груди. На лице его застыла вежливая полуулыбка. Иван Карлович не оправдывался и не рвал на себе волос. Он сдержанно, с достоинством дал необходимые объяснения сначала доктору, которого сам же разыскал и пригласил оказать раненному помощь, а после остальным любопытствующим.
Вне всяких сомнений, случившееся – банальный несчастный случай. Заурядное происшествие в ремесле учителя фехтования. Господина Фалька никто не осуждал и не попрекал, однако разговоров было на целый день. Взволнованные обитатели усадьбы стали приходить в себя ближе к вечеру. Ивану Карловичу напомнили об обещанной игре.
Пока молодой петербуржец объяснял правила, Софья не спускала с него глаз. Неуместные девичьи мысли ужасно мешали сосредоточиться, потому княжна почти не уловила смысла, поняла только, что речь идет о передаче друг другу тайных записок, в которых можно и нужно было сообщить все что угодно. Разумеется, инкогнито. Иначе в действе не было бы никакого резона и остроты. По настоянию господина Фалька каждый из участников заблаговременно, в течение сегодняшнего дня, заготовил произвольное количество записок, предназначенных разным адресатам, для чего Танюшка ни свет, ни заря предоставила весь необходимый реквизит. Чернила, бумагу и перья.
– Господа, господа, – вопрошал Иван Карлович, озабоченно хмурясь, – все выполнили урок? Записки приготовлены?
– Точно так-с, милостивый государь, – доктор нацепил пенсне, – целый ворох! Вот-с, извольте убедиться…
– Вадим Сергеевич! Сверните вдвое каждый листок, я же просил. Никто не должен знать содержание записки!
– Пардону просим, батюшка вы мой! Я сей же час исполню вашу волю, притом самым прилежным образом. Сверну втрое, как говорится, что б ни одна живая душа. Хи-хи-с!
Холонев, с которым к нынешнему часу произошли не вполне понятные метаморфозы, у него явно улучшилось настроение, качнул черными кудрями.
– Воля ваша, господин Нестеров, да только я втрое не посоветую. Раскроете инкогнито!
– Владимир Матвеевич! – возмутился неряшливый профессор истории. – Вот просили вас встревать со своими увещеваниями! У меня, может, на то и был прицел. Я как услыхал, жутко обрадовался. Все, думаю, попалась пташка. Теперь Мостовой получит втрое свернутую эпистолу, без труда определит корреспондента и всю подноготную узнает.
Раздался натужный смех. Заноза, решив, что потешаются именно над ней, зашлась в обиженном лае.
– Ба! Да здесь весело! – на веранду молодецки вскочил пропадавший на службе Вебер.
– Осспади! – вздрогнула пани Листвицкая. – Почему так пугаете, Константин Вильгельмович? Признайтесь, нарочно ведь решили подкрасться под покровом сгущающейся темноты, дабы лишить даму чувств-с?
– Ручку, ручку, дорогая моя Хельга Каземировна! И в мыслях не было, клянусь вам. Добрый вечер, господа! Князь, княжна, ваши сиятельства!
– Не шумите вы, ради Бога, Вебер, – замахала на штабс-капитана руками Софья Афанасьевна. – Станете играть – милости просим, а нет – не мешайте процессу. Берите чай, баранки. Самовар только что поспел. Таня, организуй!
Пристав понимающе кивнул, приложил палец к губам и немедленно ретировался в указанный угол. Горничная протянула ему клубящийся паром стакан в серебряном подстаканнике. Стараясь более не перетягивать на себя внимания, Константин Вильгельмович что-то тихо спросил у девушки.
Наконец, Дмитрий Афанасьевич, облаченный в любимую брусничную венгерку, повелел подать какой-нибудь старый цилиндр. В него поместили все записки и вручили Ивану Карловичу или, выражаясь игровым термином, "назначили почтальоном".
Игра началась.
***
Кто бы мог подумать, каким незаурядным актерским дарованием обладал Иван Карлович! Он до того похоже изображал уездного почтальона и так потешно вышагивал вокруг стола, раздавая записки, что всякий невольно растягивал губы в улыбке. Софья была в восторге!
Бедную занозочку, правда, пришлось выставить за дверь, поскольку ее лай, сопровождаемый оглушительным стуком не унимающегося хвоста, напрочь перекрывал голоса играющих. И то сказать, не очень-то помогло. Приглушенное тявканье вездесущей собачки, раздававшееся в фойе, мешало сосредоточиться на игре.
Первой читать записки выпало Ольге Каземировне. Поначалу купеческая вдова продемонстрировала окружающим знаменитую шляхетскую сдержанность, но с каждым новым посланием становилась все веселей и, наконец, расцвела. Точно белая роза, которые в изобилии украшали близлежащие клумбы. Княжне стало любопытно, что же было написано в последней записке? Должно быть, комплимент? Наверно комплимент. Интересно от кого?
Реакция остальных была, в сущности, схожа. Сперва вежливое недоумение, под конец – улыбка и здоровый румянец на щеках. Наблюдая это, доктор дважды или трижды повторил, что непременно добьется разрешения устраивать в местной больнице подобные игры, дабы отвлечь пациентов от хворей и дурных мыслей. Хотя бы один раз в неделю, на худой конец, раз в месяц. Алексей Алексеевич, будучи, с одной стороны, известным острословом, а с другой, вечным оппонентом господина Нестерова, не преминул съязвить, мол, начинание во всех смыслах блестящее, и что самое главное, абсолютно не затратное. Ради этого, дескать, можно и захворать.
Словом, настроение у всех существенно выправилось. Неприятность с Тимофеем почти забылась. Да и что, если подумать, здесь переживать? Невелика птица, зарастет крылышко.
Впрочем, нельзя сказать, что каждый из присутствующих всецело согласился бы с этим мнением. Например, Татьяна, то и дело вздыхавшая подле маленького столика с яствами.
Она без конца шепталась о чем-то с полицейским, и, судя по выражению лица Константина Вильгельмовича, сообщенная информация произвела на него должное впечатление. Оно понятно, штабс-капитана не было в усадьбе целый день, потому новость про случайное ранение Ефимова (о чем еще может рассказывать влюбленная барышня?) не могла остаться без надлежащего внимания и оценки. Мужчины примитивны – их занимает все, что связано с оружием и кровью. Надо полагать, сие и есть пресловутый первобытный инстинкт.
Понятно-то, понятно, да ни капельки неприятно! Все эти шушуканья по углам изрядно портили Софье Афанасьевне удовольствие от забавы. Чего доброго, братец услышит. Ведь только-только успокоился. Благо, что никто из посторонних не видел, какая истерика на него нашла после заключения доктора о неспособности Ефимова удерживать шпагу. Как же, сломали любимую игрушку!
Вадим Сергеевич задумчиво отложил в общую кучку последнюю из адресованных ему записок. Нахмурился.
Пытаясь разобраться в причинах, Софья так и впилась в
