— По сути — да. Или близко к тому. И конечно, я не могу больше пользоваться милостями…
— Катись ты к дьяволу со всеми своими «милостями»! Разве я тебе не сказал, что мы хотим помочь не поэтому? Не валяй дурака, Ноултон! Но я не представляю, как ты мог разориться. Думаю, что у тебя есть какая-то маленькая заначка. Ты же не хочешь сказать, что все выбросил и ничего себе не оставил?
Ноултон через силу улыбнулся:
— Но я завязал со всем этим месяц назад.
— Я это знаю. Она все нам рассказала. Но разве у тебя не хватило ума хоть немного припрятать?
Ноултон ответил вопросом на вопрос:
— А разве ты не спрашивал меня минуту назад, честен ли я с мисс Уильямс?
Догерти кивнул, в красках представив себе, каким было содержимое того «свертка».
— Так вот, я хочу показать тебе, каким честным я был. Я выбросил десять тысяч долларов. После того как понял, что она для меня значит, избавился от денег.
Догерти посмотрел на него с недоверием:
— Ты хочешь сказать, что выбросил десять тысяч долларов? Просто взял и выбросил?
— Да.
После этого бывший боксер несколько минут приходил в себя от изумления и обретал дар речи, потом еще раз переспросил, а для себя сделал вывод, что Ноултон — безнадежный душевнобольной.
Наконец он сказал:
— Ладно, не беспокойся об адвокате — положись в этом на нас. А теперь, — Догерти взглянул на часы, — мне надо идти. Уже почти полдень, и я хочу поймать ребят, пока они не ушли обедать. Дюмэн скоро будет здесь.
Они поговорили еще несколько минут, и бывший боксер ушел.
Ноултон услышал его удаляющиеся шаги и как протопал по коридору тюремный надзиратель, потом подошел к маленькому зарешеченному окошку в стене, через которое в камеру проникал скупой свет, и вытащил записку от Лили. Она была короткой:
«Дорогой!
Мне нечего тебе сказать, кроме того, что я тебя люблю. Ты уверен, что хочешь это услышать? Видишь, у меня хорошее настроение.
Мистер Догерти и мистер Дюмэн были очень, очень добры ко мне и к тебе. Мы никогда не сможем их отблагодарить.
Тебе тоже не следует унывать, если ты любишь меня.
Л идя-».
Ноултон перечитал записку несколько раз и приложил ее к губам. И — так уж устроены мужчины — слезы благодарности, наполнявшие его глаза, не пролились в ответ на необходимую и такую ценную помощь Догерти, но их вызвала эта маленькая записка, в которой не было сказано ничего, кроме «Я тебя люблю!».
Догерти, возвращаясь в центр города, задумался о новой проблеме — недостатке наличности. Ему пришло в голову, что для доказательства невиновности человека требуются деньги, особенно если получилось так, что этому человеку уже предъявлено обвинение. Но откуда взять деньги?
Он мысленно перечислил все возможные источники получения средств, и все равно в итоге получился большой дефицит. Он три раза пересчитал содержимое собственного кошелька — там было шестьдесят два доллара и сорок пять центов. Это были совершенные пустяки.
Впрочем даже несколько сотен показались бы ему сейчас мелочью.
Нужна была тысяча для адвоката, тысяча «подъемных» для Лили и Ноултона и тысяча на непредвиденные расходы. Бывший боксер был твердо настроен решить проблему одним махом, а не по частям. Но откуда взять три тысячи?
Он направился прямо в «Ламартин», но вместо того чтобы выйти из вагона надземки на Двадцать третьей улице, доехал до площади Колумбус и зашагал, размышляя, пешком через парк. Ему сразу пришла в голову одна идея, он отверг ее как слишком рискованную, но, будучи не в силах придумать ничего лучшего или хотя бы столь же хорошего, он вернулся к ней и решил хорошенько обмозговать.
Вскоре он сделал вывод, что идея не такая уж рискованная, к тому же ничего придумать не получалось.
Он вышел из парка у Девяносто шестой улицы и поехал надземкой в жилую часть города.
Догерти вошел в «Ламартин», когда стрелки на роскошных часах над стойкой администратора показывали четверть четвертого. Все Странные Рыцари, которых он хотел видеть, за исключением, конечно, Шермана, были на месте.
Дюмэн поприветствовал вошедшего.
— Ты видел Ноултона?
— Да. А ты?
Маленький француз кивнул:
— Вместе с адвокат. И я даль этот адвокат двести долларов. Ноультон…
— Разорился?
— Да.
— Я это знаю. Так что все расходы ложатся на нас, и нам надо что-то придумать. Ты говорил что-нибудь ребятам?
В ответ Дюмэн начал давать подробный отчет о том, что произошло в отеле за предыдущий час. Но Догерти нетерпеливо его прервал:
— Меня не заботит, что они думают. Вопрос в том, с нами они или нет.
— Да. Определенно. Но они не понимают…
— Мне наплевать, понимают они или не понимают.
Где они? Надо кое-что сделать. Ну!
Через пять минут все Странные Рыцари собрались у дивана в углу. Дюмэн бегал за Дрисколом в расположенный под вестибюлем магазинчик и пришел последним. Догерти, прислонившись к мраморной колонне перед диваном, приступил к делу:
— Кто-нибудь из вас, ребята, хочет что-то узнать?
Дюмэн все объяснил? Ну, быстро!
Так как ответа не последовало, он продолжил:
— Отлично. Все вы знаете, в какую ямищу угодил Ноултон и что мы обещали мисс Уильямс его оттуда вытащить. Ну, и нам нужны три тысячи долларов.
Раздались удивленные возгласы, а Бут, который сидел на подлокотнике дивана, попыхивая сигаретой, был так шокирован, что съехал на пол.
— Что ты собрался делать — подкупить присяжных? — подал голос Дрискол.
— Не беспокойся о том, что я собрался делать, — ответил Догерти. — Я говорю, нам нужны три тысячи долларов. Спросите Дюмэна, сколько хочет получить адвокат.
Они повернулись к маленькому французу, который сказал, что гонорар адвоката вряд ли будет меньше тысячи долларов, а может, и больше.
— Еще тысяча долларов нужна для помощи Ноултону, — сказал Догерти, — а остальное…
— С какой стати мы должны помогать Ноултону деньгами?
— Заткнись! Я тебя не спрашиваю, что делать, я тебе рассказываю! — прорычал Догерти. — Вы что, жмоты?
Я хочу знать, вы что, жмоты?
Общее мнение, высказанное в довольно энергичной форме, было, что они вовсе не «жмоты».
— Тогда слушайте меня. Во-первых, если я сказал, что нам нужны три тысячи долларов, то не собираюсь повторять это десять раз. Хорошо еще, если мы все наскребем три сотни, Дюмэн, конечно, больше наберет, но и он совсем не миллионер. И весь вопрос в том, где взять остальные.
