class="p">– А! – сказал Аслан, переворачивая плакат. – Понял.
– Потому что др-р-ружба-а!!! – на этих словах Жак чем-то грохнул, – эт-та святоэ!
После этих слов всё затихло. Аслан прислушался.
– Он плачет? – спросил он.
– Его тошнит, – лаконично ответил Питер.
– Ага, – снова сказал Аслан и начал читать вслух. – «Нони Горовиц в главной роли в реинкарнации легендарного мю-зик-ла «Ромео и Шарлотта, или Осень в Новом Йорке». В рамках месяца празднеств по случаю коронации Её Величества королевы Изабель. Воссоздано по личным воспоминаниям примы».
– Примы? – спросил Питер изумлённо. – Нони прима?
– Успешная и молодая прима, – подтвердил эвакуатор. – Вот что пишут хамы в «Комаре»: «Вопрос: как вам удаётся выглядеть так молодо?».
– Это не хамство, а просто глупость, – заметил Питер. – Нежная, с пушком.
– Ответ: «Прима не говорит ни слова, а просто прикасается пальцем к голове».
– Здорово, – сказал Питер. – Поставила на место.
Аслан бросил читать газету.
– Я думаю, она предложила ему дружбу и статус плутонического поклонника, – сказал он. – Это унизительно, согласен. С другой стороны – после премьеры она станет звездой, а он останется тем, кем был.
– То есть жадным пьяницей и дебоширом, – с отвращением закончил Питер. – Кстати, что значит «плутонический»?
– Это значит, без близких физических отношений, – сказал Аслан, листая странички в своём планшете. – Если я ничего не… А, вот. Происходит от названия планеты Плутон, орбита которой наиболее удалена от солнца.
– Понять её можно. Я бы тоже держал такого…. удалённо, – пробормотал Питер.
Аслан снова укоризненно глянул на него, но ничего не успел сказать, потому что появился Жак. Он был чист, нетрезв, помят, со слегка заплывшим глазом (с утра) и очень деловит.
– Чего сидим? – требовательно спросил он. – У нас мало времени. Через пятнадцать минут мы должны быть в театре на Буальдьё.
– Жак, премьера завтра, – сказал Аслан и щелкнул пальцем по плакату.
– Прекрасно, – ответил Жак через секунду и упал лицом вперёд.
Несколько секунд Питер и Аслан молча смотрели на недвижное тело друга.
– С тебя пятьдесят франков, – сказал Питер.
4
На следующий день разговор за поздним завтраком Жак опрометчиво начал с претензий.
– Можно подумать, – сказал он, разглядывая стакан холодной воды, стоявший перед ним, – вы сами никогда не напивались.
Аслан поднял брови.
– Мы?
– Я не разбивал зеркал, – сказал Питер. Он перевязывал пояс ремесленного фартука потуже.
– Не ломал вешалок, – добавил Аслан. На нём тоже был фартук.
– И не засыпал в зале лицом в пол, – бессердечно подытожил Питер. Они не были склонны к деликатности, потому что, во-первых, оба были в рабочих фартуках, а рабочим не пристало миндальничать, а во-вторых, они только что разгрузили подводу с досками и переправили их на чердак, вдвоём и без Жака.
– И было-то всего один раз, – сварливым голосом сказал Жак в окно.
– Три, – сказал Питер.
Жак поглядел на Аслана.
– Не спорь с ним, – мягко посоветовал тот. – Я и так уже должен ему пятьдесят франков. Опять. Которые ты должен мне, если по справедливости. Если тебе знакомо такое слово – справедливость.
– Моё сердце разбито, – сообщил Жак.
– Ладно, – согласился Аслан. – Черт с ними, с деньгами. Лишь бы ты был счастлив.
– Я не буду счастлив, – сказал Жак.
– Она тебе ничего не обещала, – сказал Аслан.
– А я ни на что и не рассчитывал, – сказал Жак.
– Плюнуть, растереть и забыть.
– Именно, – сказал Жак и осторожно встал из-за стола. – Я пойду оденусь и подышу на улице, а вы подумайте над вечерними нарядами.
– А что тут думать? – сказал Аслан.
– Никаких мундиров, – твердо ответил Жак, поднимаясь по лестнице.
Питер длинно фыркнул.
– Что? – сварливо спросил Аслан.
– Не далее как вчера, – с нарочитой серьезностью сказал Питер, – я обнаружил на чердаке замечательный сиреневый фрак.
Аслан молчал.
– Но вот беда, – продолжал его друг. – Оранжевая бабочка от этого фрака куда-то запропастилась. Возможно, сердобольные друзья, не желающие мне позора. Но скорее всего моль.
– Хватит болтать, – сказал Аслан хмуро. – Что там надо сколотить на чердаке, ты говорил?
– Я сам сколочу, – быстро сказал Питер.
– Я хочу поучаствовать, – упрямо сказал Аслан. – Выходной всё же.
Питер некоторое время смотрел на него задумчиво, затем произнёс:
– Хорошо. Смотри, вот чертёж.
– Чертёж? – эвакуатор прищурился.
– Да. Чертёж. Спасибо, кстати, за идею. Надо будет разобрать крышу с торца, а внутри чердака застелить те доски вдоль. Сплошным ровным настилом, во всю длину чердака, по центру от края до края, очень ровно.
На листе бумаги были изображены две параллельные линии от края до края.
– Не понимаю, зачем, – признался Аслан, разглядывая рисунок, будто пытаясь найти в нем что-то ещё. – Настил ладно, но почему он только по центру? Зачем разбирать крышу? Ты будешь менять слуховое окно?
– Да, менять, – не задумываясь подтвердил Питер. – А то оно слишком ээээ… узкое.
– Узкое? – переспросил эвакуатор. – А…
– Ты помогать мне будешь или вопросы задавать? – перебил его Питер. – Где-то в саду есть лом, найди его. Жду тебя на чердаке.
Аслан, который только собрался спросить, почему Питер не наймёт специально обученных плотников, лишь постоял молча да и пошёл за ломом. Через пару часов, примерно к обеду, чистый их разум приноровился-таки к грубой, шершавой и занозистой реальности, и оба новоявленных ремесленника начали вполне уверенно попадать по гвоздю, а не себе по пальцам. Дело немного усложнялось тем, что молоток был всего один, поэтому Питер самонадеянно взял топор и некоторое время пытался орудовать им как настоящий мастеровой, и лишь когда слетевший с топорища топор едва не разбил голову его другу, Аслан вежливо попросил его взять молоток, а сам стал на подхвате. Как ни удивительно, но так дело пошло значительно быстрее, и, обедая в безымянном заведении на соседней улице, где у Питера был абонемент, они пребывали в отличном расположении духа.
После обеда дело стало совсем спориться, и вскоре половина была сделана – они положили тот самый загадочный настил, но не успели разобрать кусок крыши, Питер лишь снял «слишком узкую» раму слухового окна. Всё это время королевский эвакуатор внимательным и странным образом приглядывался к грудам барахла, сдвинутым в стороны, будто надеялся увидеть там что-то, но Питер работал совершенно безмятежно, напевал себе под нос, и на подозрительные взгляды своего товарища никак не реагировал.
Премьера мюзикла была в семь, и в шесть часов друзья уже были готовы. Аслан после короткого и отчаянного сопротивления надел-таки фрак, правда, не сиреневый, а черный, в котором он выглядел, по его словам, как обгорелый попугай. В ответ на это Питер и Жак (который, кстати, весь день проспал у себя в комнате, полностью одетый для прогулки и даже с одним башмаком на ноге) дуэтом развили
