тогда есть шанс не запутаться и не начать противоречить самому себе. Самым неприятным моментом во всей истории знакомства и совместных приключений Сергеева и Ванича был момент его освобождения из рук убийцы из Секуритате. Ведь тогда Сергеев, имея статус дипломата, напал на гражданина другой страны, более того, на сотрудника государственной структуры. И никого не волнует, какой приказ выполнял этот сотрудник в момент нападения. Он был на службе у себя в стране и в своей организации.
– Да, мы допросили Ванича, – нехотя ответил подполковник. – Он рассказал примерно то же самое, что и вы. Расхождения, конечно, есть в некоторых деталях, но я бы скорее не поверил вам обоим, если бы расхождений не было совсем.
– И что дальше? – спокойно осведомился Сергеев, поняв, что опасность почти миновала и что он был на волосок от смерти.
– Дальше я просил бы вас выполнить некоторые наши условия. Это важно. И если вы дипломат и с уважением относитесь к румынскому народу, то вы на эти условия пойдете.
– Говорите, я обещаю отнестись к вашей просьбе серьезно и обдуманно.
– Первое, вы получите свободу передвижения, вам выделят вместе с лейтенантом Ваничем отдельную комнату в офицерском общежитии, но вы не покинете территории войсковой части без нашего разрешения какое-то время.
– На какой срок вы хотите, чтобы мы остались у вас?
– Два или три дня. Не больше.
– Я согласен на ваше условие, – кивнул Сергеев. – Думаю, что Ванича мне уговаривать не придется. Тогда и вы мне ответьте максимально честно: что вы намерены делать с Чаушеску?
– Могу вам обещать, товарищ Сергеев, что никакого беззакония или неконституционных действий не будет. Судьбу диктатора будет решать компетентный орган в рамках правового поля. Конечно, я должен буду для своего и вашего спокойствия приставить к вам одного из своих офицеров. Вы понимаете, что ваше присутствие здесь может вызывать целый ряд вопросов у самых разных людей. И лучше, если на эти вопросы будете отвечать не вы, а мой уполномоченный.
– Разумно, – согласился Сергеев. С одной стороны, соглядатай, с другой стороны, Станислав не собирался совершать какие-либо поступки антигосударственной направленности. И офицер ему мешать не будет, а во многом еще и поможет.
25 декабря. Тырговиште
Высокий худощавый армейский лейтенант, назвавшийся Марку Пыслару, оказался приличным парнем и очень исполнительным помощником. Он отвечал на все вопросы, если они не составляли тайны, он проводил русского дипломата с переводчиком во все помещения, если они не имели грифа секретности. Правда, он не оставлял своих подопечных ни на минуту, за исключением туалета, душа и выделенной им комнаты ночью. Сергеев знал, что на ночь их запирают, а у дверей ставят парный караул автоматчиков. Правда, сейчас его это скорее радовало. За последние сутки он трижды слышал гул вертолетных двигателей над территорией войсковой части. И трижды эти вертолеты где-то рядом садились.
– Ты точно знаешь, что Чаушеску ни разу не выводили на допросы? – спросил вчера под вечер Ванич.
– Так мне сказали, – пожал плечами Станислав. – И учти, что нас просили не покидать расположения части в течение двух-трех дней. Мне кажется, что все решится именно за это время. Они чего-то ждут. И допрашивать своего бывшего лидера им совершенно не о чем. Нет у них к нему и его жене вопросов. Есть только обвинения. Вот что пугает.
Единственное, о чем у Сергеева не было информации, так это о том, что уже был сформирован военный трибунал во главе с генерал-майором Джорджицей. Что сегодня рано утром на вертолете прибыли бойцы одного наиболее надежного подразделения десантников, имеющих боевой опыт. И что генерал Виктор Станкулеску, стискивая зубы и нервно подергивая тонкими губами, построил восьмерых десантников, отобранных из сотни добровольцев, спросил:
– Кто готов стрелять?
Руки подняли все восемь.
– Ты, ты и ты! – ткнул генерал рукой, выбрав троих. – Чирпан, будешь находиться в зале заседания трибунала с оружием и боевыми патронами. Твоя задача, в случае попытки освободиться или бежать со стороны Николае или Елены Чаушеску, открыть огонь на поражение и предотвратить побег. Приказ ясен?
25 декабря президента и его жену впервые вывели за пределы помещения, где их содержали все это время. Они шли прямые, уверенные в себе, но заметно постаревшие. Это было заметно даже Сергееву. И ему было заметно, как вели себя солдаты, которые конвоировали Чаушеску к зданию штаба части. Они были злы. И это не было злостью от ненависти к арестованным лидерам страны. Это была злость на самих себя, на свою неуверенность, нерешительность. Совсем недавно эти люди вещали с экранов телевизоров, им поклонялись как богам, видя на трибунах во время парадов и народных праздников, и вот эти люди идут рядом, и ты должен стволом автомата тыкать им в спины и подгонять.
Сергееву разрешили пройти в зал заседания трибунала. Там вообще-то было многовато посторонних людей. Станислав подозревал, что часть из них – журналисты, корреспонденты разных средств массовой информации, может быть, даже зарубежных СМИ.
Офицеры, сидевшие в зале, выглядели странно. Слишком напряженные лица, немного даже растерянные. Сергеев понял, ощутил внутри себя это напряжение и его причину. Ведь в руках этих людей сейчас прошлое всей страны, светлое, социалистическое, праздничное, бравурное. И решиться все это прервать, изменить, обрубить довольно сложно. Эти люди взяли на себя смелость принудительно закончить целую эпоху. А это огромная и очень тяжкая ответственность, это бремя, которое с себя, может быть, не снять уже никогда.
Боялись ли они? Нет, хотя многие откровенно передвигали на ремнях кобуры с оружием ближе на живот. И никто не смотрел на дверь, в которую должны были ввести подсудимых. И когда солдаты ввели наконец президента и его жену в зал, то ничего не изменилось. Тот же гул голосов, те же опустошенные взгляды, как будто каждый хотел показать, что его трагизм и значимость момента совсем не волнует, что он для себя все решил и для него все легко и просто в этой ситуации, в которой кровавым водоворотом уже несколько дней кружит всю страну.
Николае и Елену посадили у стены за стол, отделенный низкой перегородкой. И никто рядом с ними не стоял. Было ощущение, что не они здесь главные, не из-за этих пожилых людей собрались старшие офицеры, не из-за них в оцепенении замерли сейчас сотни людей во всей Румынии, кто был посвящен в суть происходящего в штабе войсковой части в Тырговиште.
Что-то подтолкнуло Сергеева, подсказало, что сейчас самый подходящий
