ротному потом выслушивать, что мы там «творим» на гарнизонах.
Здесь уместно выражение «собака лает, а караван идет» – пословица, обычно произносимая для выражения готовности говорящего продолжать свое дело невзирая на злобную и бессмысленную критику. Пословица считается арабской или персидской, предполагается также тюркское происхождение, как бы то ни было, мы продолжали добросовестно выполнять свои обязанности, поскольку топливо ждали в авиации.
Ежегодно 27 апреля, начиная с 1978 года, в Афганистане отмечается Апрельская (Саурская) революция, в результате которой к власти пришла Народно-демократическая партия Афганистана (НДПА), провозгласившая страну Демократической Республикой Афганистан (ДРА). На праздник нас с командиром танкового взвода Федором Камаловым пригласили от местной администрации города Чарикар. Хотя перекачка топлива шла как обычно, Федор предложил съездить на пару часов на официальную часть на танке, так как БТР был в очередном ремонте и при всем желании на трассу выехать мне было не на чем.
По случаю праздника я надел полевую куртку, панаму, офицерский ремень и почистил ботинки. Чаще на трассу я выезжал просто в куртке или рубашке с засученными рукавами без знаков различия летом или прорезиненной куртке зимой. Федор тоже оделся прилично, как он обычно одевался, когда ездил в полк. Связь у танкистов осуществлялась по рации, в случае чего можно было быстро вернуться на пост.
В назначенное время – 12:00 часов танк, на котором мы прибыли остановился в центральной части города. Нас провели к месту проведения торжественного собрания, размещавшегося во дворе здания местной администрации. Присутствующих было около тридцати человек. На импровизированной сцене был растянут плакат красного цвета с иероглифами на арабском языке и большой портрет Бабрака Кармаля – Генерального секретаря ЦК НДПА, Председателя Революционного совета Демократической Республики Афганистан. Нам указали места в третьем ряду, получалось немного в тени от дерева, стоящего рядом. Устроившись, я поставил автомат между ног. Стали ждать начало собрания. Выступающие по очереди выходили на трибуну и что-то говорили, при упоминании имени Бабрака Кармали все хлопали в ладоши, и мы тоже хлопали. Переводчиком выступлений был Насим – старший лейтенант царандоя (милиции) провинции Парван (с его слов). Насим учился в СССР и неплохо говорил на русском языке, у меня были подозрения, что он работал в отделе безопасности местной милиции. Мог выпить водки, пошутить, позже мы с ним даже подружились.
Торжественное собрание продолжалось около 40 минут, потом всех присутствующих пригласили выпить чай с фисташками в сахаре и пахлавой (восточная сладость в виде пропитанного маслом и сиропом слоеного пирога с начинкой из растертых орехов, сахара и кардамона). Пришлось задержаться еще на 15 минут, чтобы не обидеть, как мы тогда думали, братский нам народ.
После торжественного собрания мы с Федором вернулись на пост и очень даже своевременно. Через полчаса после нашего прибытия на манометре упало давление, перекачку остановили, нужно было выезжать на трассу трубопровода для проверки ее состояния. Бывали случаи, когда на трассу выезжали на танке, если на посту нет другой бронетехники, но в тот день был не такой случай. Я доложил на КП роты, что выехать не на чем и стал ждать указания, что делать. На ГНС-47 у Игоря Павлова в исправности была МТЛБ и решение было, что он сначала проверит свой участок трассы и если не найдет место аварии, то проедет до нашего ГНС-46.
Через два часа перекачка возобновилась, и до нас дошли печальные новости. На участке Чарикар – Баграмский поворот в районе н.п. Дехи-Мискин при устранении аварии патрульно-аварийная команда подверглась обстрелу, погиб рядовой, моторист ПНУ Гуляев Андрей*27. Место, где произошла трагедия, было известно участникам событий того времени, проезжавших мимо обгоревших развалин, на стенах которых были написаны большими буквами «МИНЫ. МИНЫ».
Населенный пункт Дехи-Мискин – было зловещим местом, обеспечивающие охрану трассы артиллеристы не имели обзор как с поста на Баграмском повороте, так и со стороны ГНС-47 совмещенной с постом охраны артиллеристов и танкистов. Периодически в этом месте происходили обстрелы проходящих колонн, и, конечно, трубопровода. Земля и стены зданий были выжжены пожарами.
Примерно через две недели после моего прибытия из отпуска на посту появился комбат майор В. Цыганок. БТР-60ПБ, на котором он прибыл, остановился перед каменным забором. Комбат пальцем подозвал увидевшего его трубопроводчика, стоявшего рядом с ПНУ-100/200 с автоматом и в каске на голове (каски выдали накануне), и распорядился, чтобы его встретил взводному, то есть мне, нужно было подойти и встретить его. Воин-узбек на ломаном русском спросил: «Кто ты такой? У нас есть свой командир и командир роты, больше никого не знаю». Комбата он впервые видел, для воина-узбека других командиров не было, пост покидать без команды командира было нельзя. Комбат побагровел и ненормативной лексикой объяснил воину узбеку кто он и что он хочет. Боец понял, что приехал какой-то большой начальник, помахал рукой, призывая другого узбека подойти, показывая в сторону БТР. Подошел другой узбек и тоже стал что-то спрашивать сидевшего на броне мужчину.
Вот такая картина предстала моему взору, когда я вышел на крыльцо нашего здания. Чтобы не усугублять ситуацию, я подошел к сидевшему на БТР комбату, приложил руку к головному убору и доложил, чем занимается личный состав гарнизона ГНС-46. Не ответив на мое приветствие, комбат начал свое повествование со слов «какого ты тут … делаешь, если бойцы не знают своего комбата, что ты тут развел». Дальше пришлось выслушать много плохого в свой адрес, в адрес ротного и личного состава. По всей видимости, это был его метод воздействия на личный состав, как руководителя. Став к сорока годам майором, ему, наверное, было сложно все воспринимать, служил себе в Германии (ГСВГ) и тут на войну попал – жуть.
Пришлось минут 10–15 терпеливо ждать, когда он «выпустит пар», это ведь армия, и дождаться внятного объяснения причины его прибытия на наш гарнизон. Возможно, по выражению моего лица ему стало ясно, что его отборный мат не имеет существенного воздействия на меня. Комбат спустился с БТР и направился по направлению к зданию нашей дислокации, так называемой казарме – спальному помещению. Мы поднялись на крыльцо перед спальным помещением, комбат развернулся и резко ударил кулаком меня в грудь в область сердца. От неожиданного удара у меня слетела с головы панама, но на ногах я устоял. Бить в ответ было нельзя, все-таки командир, это рукоприкладство, потом могло быть хуже. Дверь в спальное помещение была открыта. Решение пришло как-то само собой, что
