там.
Глава 19
Лед тронулся
Спать я лег в девять вечера и дрых, как младенец, а проснувшись, наконец снова ощутил себя полным сил. Улыбнулся, вспоминая последние годы взрослой жизни, когда глаза разлепил — и уже устал. Поднялся — коленки отваливаются, поясница ноет. Жаль, что в юности мы не понимаем, какой чудесный период нам отмерен! Придумываем себе проблемы, погружаемся в англицкий сплин вместо того, чтобы вдыхать жизнь полной грудью.
Я покосился на часы: было полдевятого утра. Борис рисовал за нашим столом, от усердия вывалив язык, в кухне разговаривали мама и Наташка. Я навострил уши, думая, что они начнут ругаться, но нет! Они мирно беседовали, как подруги. Господи, ну неужели мать поняла, что дети — тоже люди, им нужно поделиться трудностями или радостью. Ведь, если не находят поддержку в семье, они ищут понимание в других местах. В той жизни мама на нас только орала и раздавала затрещины. Выходит, болезнь пошла ей на пользу? Или — отсутствие домашнего тирана?
— А где он учится? — спросила мама.
— На врача, на втором курсе! — захлебываясь от восторга, проговорила Наташка. — Он на море приезжал, а так у них сейчас экзамены. Ма-ам, ты бы его видела! Такой классный!
— Только ты ж… аккуратнее.
Ага, пока меня не было, у Наташи завелся кавалер. Неужели мама так спокойно говорит о половой жизни моей сестры?
— Мам! — возмутилась Наташка. — Ну конечно! Он вообще не озабоченный.
— Как же вы будете встречаться? Он же далеко
— У него ж мотоцикл! Последний экзамен в конце июня, Саша обещал приехать!
Сколько же восторга в ее голосе! Неужели сестрица втюхалась с первой встречи? Впрочем, она может. Взглянуть бы на этого кавалера, у сестры талант вляпываться в разное дерьмо, взять предыдущего ее ухажера.
— С мотоциклом — тем более аккуратнее, — напутствовала мама.
— У него глаза, прикинь, темно-оранжевые! — брызгала восторгом сестра. — Никогда таких не видела! А еще он тоже рыбачит. Может, приедет в воскресенье, если ставрида не уйдет.
— Потекло! — воскликнула мама. — Шея окрасится!
Что там у них потекло?
— Сиди, я вытру, — скомандовала Наташа. — И потом чтобы в парикмахерскую пошла…
— Там дорого!
— Я заработала, заплачу… Нет, я с тобой пойду, прослежу, чтобы сделали модную стрижку, а не говно какое-нибудь.
Ого, Наташка взяла маму в оборот! Топая в душ, я заглянул в кухню: мама сидела на табурете ко мне спиной, обернутая тряпкой. Наташка держала в руке банку с бурой жидкостью, кисточкой мазала мамины волосы.
— Темно-рыжий или светло-рыжий? — спросила она и сама же ответила: — Не, темный тебе не надо, он старит. Так что сидишь час, потом смываешь…
— Добре утро, страна! — крикнул я, девочки обернулись. — Вы чего это тут?
— Маму крашу. Хной! — с гордостью сказала Наташка. — А то в Москву поедет, как… как… заморыш! А так красивая будет. И вернется лучше, чем была.
Мне подумалось, что после химии волосы выпадут, но хоть неделю она побудет ухоженной.
— Так че там дед? — спросила Наташка, оборачивая мамину голову пленкой и надевая на нее старую отцовскую шапку.
— Хочет вас с Борей услышать и увидеть. Можно к соседке сходить — поговорите.
— Ага, — кивнула Наташка. — Жутко интересно!
— Включи колонку, не служба в дружбу, — попросил я.
— А ты потом воды горячей в ванну набери, — откликнулась сестра, — такой… кипятошной. А то отключат, и маме нечем будет волосы смыть.
Я включил воду, на кухне ухнула газовая колонка.
Принимая душ, я подумал, что нужно прямо сейчас решить, когда ехать в столицу. И как подгадать, чтобы все совпало. Мама у меня несамостоятельная, Москва будет для нее стрессом, а дед за ручку ее водить не станет. И не факт, что она сможет договориться в онкоцентре, настоять, надавить, предложить взятку.
Значит, мне несколько дней надо побыть с ней. И при этом нужно торговать, но много товара и бабушку с собой лучше не брать. Значит, оптимально так: мама едет на поезде с теткой, чтобы поменьше мучилась, ждет меня… Нет, какой ждет, когда ее поезд прибывает вечером, а мой — следующим утром?
И куда ее? Не к деду же, мы — внуки, его кровь, а она для него никто. Или попробовать договориться, чтобы встретил и на ночь приютил?
А потом она мне поможет дотащить кравчучку до рынка. И еще нужно присмотреть другой рынок — кто знает, что у тех кавказцев на уме? Вдруг и правда прогонят меня или, того хуже, товар заберут? И где искать информацию про рынки? Так бы погуглил — и никаких проблем. Придется в библиотеку идти.
Похоже, вырисовывается план. Пока я торгую, мама идет в онкоцентр на прием, ее кладут на обследование — это в лучшем случае. В худшем — возвращают домой и просят приехать позже… Или все-таки кладут?
Слишком много неизвестных.
Вытираясь, я подумал еще и о том, что, если в Москве придется задержаться, можно наладить поставки фруктов без моего участия. Например, бабушка с Каюком каждый день передают с проводниками товар, килограммов по двадцать, я принимаю на вокзале и тащу на рынок. И так каждый день.
Было бы вообще идеально, но все зависит от деда. Если не примет меня, мне все равно надо будет находиться в Москве, когда маму прооперируют. Где?
Снимать комнату? Во сколько мне это выльется? Допустим, десятка, а зарабатывать я буду хорошо если двадцать. Ночевать в отцепном вагоне? С деньгами вообще не вариант — прибьют и ограбят.
В общем, срочно надо звонить деду, предъявлять ему внуков и договариваться о ночлеге, а дальше как пойдет. Вдруг он окажется невыносимым, как отец?
Выйдя из душа, я вернулся в кухню, сделал бутерброд с колбасой.
— Это я купила, — похвасталась Наташка. — Вот, подумала и решила, что быть рыбаком мне тоже нравится. А медсестрой — нет.
Мама поправила шапку на голове и возмутилась:
— Какой рыбак! Ты что! Медучилище — вопрос решенный.
— Нет! — уперлась сестра.
— Ты не поступишь больше никуда!
— У меня лето есть, чтобы подумать и решить, какие предметы зубрить. Но не медуха это точно.
Мама открыла рот, чтобы возразить, но я ее перебил:
— Ма, тебе нравится быть медсестрой?
— Да, — кивнула она. — Людям помогаешь, и они все время что-то приносят, благодарят — с голоду не умрешь.
— Ты сама решила, куда поступать? — продолжил я.
— Да. Отец хотел, чтобы я стала инженером. Но…
— Видишь! А представь, что ты — инженер, возишься с механизмами, гоняешь рабочих. Как тебе?
Она задумалась, но я снова не дал ей сказать:
— Люди разные. Наташа боится крови, ей не
