лежала на сохранении почти всё время. Только иногда на выходные возвращалась домой отоспаться в нормальной кровати.
В тот раз было всё, как обычно. Кроме того, что посреди ночи Настя проснулась в луже крови. Страх, непонимание и считаные секунды на сборы. Было не до переодеваний — я так и остался в пижаме и домашних тапках. Мне хотелось выть от бессилия, когда я гнал машину по ночному городу в перинатальный центр. Я не мог абсолютно ничего, кроме как, нарушая все правила, давить на газ и из раза в раз повторять: “Всё будет хорошо”. Настя корчилась от боли, истекая кровью, и тихонечко подвывала, закусив кулак.
Рожать на двадцать седьмой неделе было слишком опасно. Акушер предупреждал, что нужно тянуть хотя бы до тридцатой. Но даже так сохранялась надежда на выживание малышей, просто процент гораздо ниже.
Бригада встретила нас на подлёте к приёмному покою. Они не теряли время на ненужные расспросы и заполнение документов, просто пытались всех спасти. Последнее, что, превозмогая боль, успела сказать мне Настя: “Ты будешь самым лучшим папочкой. Мы скоро. Мы точно справимся”. Она улыбалась. Боже, как она улыбалась. Будто желая подарить мне весь свой свет. Напоследок.
Врачи, удерживая время на цепи, пытались сделать всё. Просто было слишком поздно. Ни одно из двух сердец не билось. Перестало и третье. Мне кажется, Настя, услышав, что малышей больше нет, сдалась сама. Она просто не захотела. Я был с ней согласен. Я тоже не хотел жить.
Никто не знает, чего мне стоило вернуться домой в пустую квартиру. Полз вверх по ступенькам, только чтобы уткнуться носом в её подушку, напрочь забыв про лифт. Открывать двери было физически больно. Я зажимал ключи в кулаке так сильно, что на ладони остались следы. Тишина давила на барабанные перепонки, слишком сладкий аромат её парфюма въедался в кожу. В суете погони за спасением стеклянный флакон не выдержал удара о кафель и теперь лужицей растекался по прихожей. Дорожка из капелек крови вела к разворошённой, испачканной постели. Всего несколько часов назад мы спокойно спали, и горе слишком бесцеремонно вломилось в наш дом, разрушив всё до основания.
Утром должны были приехать наши родители. Им ни за что на свете не нужно было это видеть. Как и детскую.
Дверь была приоткрыта. Настя, приезжая домой, любила по сотне раз разбирать и заново складывать все эти крохотные вещички. Она их выстирала, перегладила и сложила аккуратными стопочками по комодам. Горчичный — для Майи и серо-голубой — для Матвея.
На маленьком столике у окна остался лежать блокнот со списком, чего ещё не хватает и что нужно успеть сделать.
Истекая кровью, зажёг ночники, устроился на полу и рассказывал сказки о храброй принцессе, которая победила всех воинов и даже одного дракона. Рассказывал двум совершенно пустым кроваткам. Рассказывал до самого рассвета. А потом аккуратно и тщательно начал собирать все детские вещи, разбирать пеленальный столик, кроватки, снимал со стен дурацкие светильники в виде такс и похоронил все эти вещи в дальнем углу комнаты, накрыв простынями.
С автомобилем было сложнее. Металлический запах крови настолько пропитал салон, что ни одна химчистка не помогла. Пришлось сжечь машину, что видела самый жуткий кошмар в моей жизни. Я не мог позволить, чтобы на ней кто-то ездил.
Смотрел, как горели воспоминания о той ночи, и обещал себе больше никогда. Никогда не проходить через это. Но Мирра что-то сломала в моём убеждении. Когда Маша сказала о том, что она в больнице, внутри всё похолодело. Тот же животный страх пропитал всё тело и сковал мышцы спазмом. Но мне больше не хотелось бежать.
После смерти Насти у меня было немного женщин. Но я каждый раз их сравнивал с женой. Это происходило против моей воли. Так было со всеми. Но не с Миррой.
Она ворвалась в мою жизнь брызгами шампанского и тонким ароматом пьяной вишни. Нежная, хрупкая, увлечённая, но горячая и страстная. Её хочется любить, быть рядом, несмотря ни на что.
Дверь в её дом не только осталась открыта: Маша ещё и ключи оставила торчать в замке.
Что ж. У меня есть время до утра…
59. Сильнее
Утро здесь начинается в шесть часов. Шумным вихрем по всем палатам проносится весёлая медсестра, разгоняя сонные стайки беременных уточек в душ и по процедурным кабинетам. В восемь начинается обход с миллионом одинаковых вопросов. Мне обещают, что, как только придут результаты анализов, меня выпишут. Скорее всего, долго скучать не придётся. В девять приносят завтрак. Стандартный и скучный: каша, котлетка, огурчик. Но вот на десерт… На десерт вкуснейшие оладьи со сливовым вареньем.
Я будто вернулась к бабушке на дачу. Когда в первые дни каникул в ужасе просыпаешься от кошмара о том, что лето закончилось и завтра первое сентября. На самом деле, за окном всё ещё цветут последние дни мая. Раннее, прохладное утро, на уютной кухне ждёт вкусный чай, пышные оладьи и хрустальная пиала с кисленьким вареньем. И тебя всегда ждут.
Отрывая меня от единственного прекрасного за это утро, в палату заглядывает медсестра сообщить, что всё отлично, осталось подождать, пока подготовят документы к выписке. Оказывается, это совсем не быстро.
От прогулок по периметру палаты кружится голова. Укладываюсь на кровать и пытаюсь вернуть себе украденный процедурами сон. Заглушённые бурной больничной жизнью мысли возвращаются, чтобы меня терзать с новой силой. Никак не получается удобно улечься. Подушка слишком высокая, без неё совсем неудобно, а в мыслях тонешь, как в вязком сиропе.
Марк чудесный. С ним тепло, уютно и интересно. Он умеет угадывать моё настроение и желания, хотя мы знакомы всего ничего. Всё очень красиво между нами. Но надолго ли его хватит? Чужой ребенок — это не шутки. Если однажды он передумает и уйдёт, я же снова сломаюсь, и это отразится уже не только на мне.
Но представлять Марка в роли отца очень сладко. Красочные картинки складываются у меня перед глазами без особых усилий.
Тёплое море ласково лижет пятки, лучи закатного солнца согревают кожу, цикады поют свою песню, прощаясь с жарким днём и дополняя композицию, позади слышится детский звонкий смех. Оборачиваюсь за секунду до того, как на меня будет совершено нападение. Малышка, сидящая на плечах у Марка, хихикает ещё звонче.
— Мы за мороженым хотим пойти. Ты
