пускаюсь в ту сторону, откуда он идёт.
Пусть с ней всё будет в порядке! Пусть она просто сильно испугается!
Порывы ветра бьют мне в лицо, когда я заворачиваю за угол ТЦ и вижу машины и толпу людей, за которыми наблюдала из окна ресторана.
– Дина! – выкрикиваю я, ускоряясь.
Неуклюже поскальзываюсь, чертыхаясь на свои не особо устойчивые каблуки.
– Шли бы вы мимо, дамочка, – говорит один из амбалов, вырастая на моём пути.
Он огромный и похож на шкаф, запакованный в чёрный строгий костюм. Мне становится страшно от его безразличного, словно ненастоящего взгляда. Только уйти я уже не могу. Полицейские сирены всё ближе, но группу мужчин это совершенно не пугает.
Человек передо мной не двигается. Он всего лишь выполняет свою работу и делает её хорошо.
Близко не подпускает, но я вижу и слышу всё, что там происходит. Парня больше не бьют. Он лежит, скорчившись на недавно выпавшем снегу, который в нескольких местах успел сделаться красным.
– Эта девушка моя сестра. Какое право вы имеете её удерживать? – интересуюсь, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, хотя меня уже начинает изрядно потряхивать.
Совсем не от холода.
Мужик кривится, но пройти не даёт. Наоборот, наступает прямо на меня, тесня обратно. Чтобы я убиралась туда, откуда пришла.
– Дина! – зову сестру. – Дина, ты в порядке? Пропустите меня.
Она не откликается и не слышит меня. Её безмолвное повиновение закончилось, и она трепыхается, пытается вырваться из лап мужчин, удерживающих её на месте.
– Артур! Артур! Отпустите его!
Один из амбалов, отпускает руку, начиная громко материться и замахивается. С моих губ срывается немой крик. Голова сестры дёргается, волосы длинными тёмными прядями взмывают в воздух, и Дина начинает оседать на мокрый грязный снег.
– Укусила меня, дрянь!
– Шеф дал указание: лицо не трогать, – говорит один из амбалов.
– Думаешь, теперь ему есть до неё дело? – шипит укушенный и заносит ногу, с размаху впечатывая свой ботинок в рёбра моей сестры.
Она жалобно скулит и поднимает на меня заплаканные красные глаза. Из уголка её губ медленно сочится кровь и стекает по подбородку, капая на её новую белую шубку.
– Дина… – произношу тихо.
Куда же ты вляпалась…
– Уходим.
Я не вижу, но чувствую толчок – и в следующий момент оказываюсь лежащей на холодном промёрзшем асфальте. Спину и голову простреливает резкая боль. В глазах на мгновение темнеет, а воздух застревает в лёгких, сбивая дыхание.
Инстинктивно сжимаюсь, закрывая живот. Пытаясь спрятать и защитить самое ценное. Но больше ничего не происходит.
Полицейские сирены слышны всё ближе. Рядом с моей головой мелькают чужие ноги, а потом я слышу звук нескольких отъезжающих машин. И наконец могу сделать маленький, обжигающий внутренности вдох.
– Леся! Леся! – кричит запыхавшаяся Инна и, подбегая, нависает надо мной, опустившись на колени. – Почему ты меня не дождалась? Ну вот куда ты полезла? Там Андрей приехал…
Озабоченно шарит глазами по моему лицу и осматривается. Я тоже смотрю в сторону. Там Дина пытается доползти до лежащего на земле парня, не прекращая умываться слезами.
– Помоги мне сесть… И вызови скорую.
Осторожно встаю на ноги, пытаясь понять, сильно ли я ударилась. Ощупываю голову, там наливается шишка. Аккуратно кладу руки на живот, прикрывая его ладонями, успокаивающе поглаживая.
Всё хорошо, малыш. Мы целы. Ничего страшного не произошло. Мама просто неудачно упала. Поскользнулась. Да. Всё будет хорошо.
Только эта мысль успевает мелькнуть в моей голове, как низ живота начинает немного ныть… а к моменту приезда скорой боль становится в несколько раз сильнее.
27 Глава
– Как насчет пропустить стаканчик после тяжелой трудовой недели? – спрашивает Левский, без стука распахивая дверь в мой кабинет.
Он уже успел снять галстук и пиджак, который теперь держит двумя пальцами и небрежно перекинул через плечо.
– Который час? – снимаю очки и откидываюсь на спинку кресла, немного отъезжая от стола, и тру лицо ладонями.
В глаза словно песка насыпали. Не помню, когда я последний раз пил сегодня и ел что-то кроме овсянки с бананом утром с сыном. Он вечно норовит выбросить кашу в помойку или в окно, пока Вика не видит. На днях поймал его за этим занятием и теперь мы завтракаем вместе. Нормальная каша. Съедобная.
– Время валить из офиса в ближайший бар, – говорит Илья и плюхается на кресло, напротив моего стола. – Над чем работаешь? Египет?
Закидывает ногу на ногу и со скучающим видом, берет со стола несколько договоров, которые мы с юристами сегодня согласовывали.
– Саид тянет с подписанием и опять внес правки. У наших юристов скоро этот контакт будет отскакивать от зубов, как таблица умножения у второклассников. Я его уже наизусть знаю. Он хочет уменьшить наценку на масло. Но если мы пойдем у него на поводу, то останемся с голой жопой.
– Школа какое прекрасное тогда было время, – флегматично бормочет Илья, медленно листая исписанные черными чернилами листы.
Школа, твою мать.
На секунду прикрываю глаза и бросаю взгляд на наручные часы. Пятница. Уже семь часов вечера, не заметил за делами как рабочий день подошел к концу. По плану у меня еще были на сегодня дела, а по факту я опять забыл и не съездил на тренировку к сыну, хотя обещал.
Переворачиваю мобильник экраном вверх. Несколько сообщений в рабочих чатах. Одно от клиники. Ни одного от Леси и ни одного от сына.
Черт. Это хреновый знак. Последнее время парень бомбардирует меня сообщениями по любому поводу. А Леська наоборот полюбила играть в молчанку. Я планировал ей сегодня набрать в обеденный перерыв. Хотел услышать ее мягкие мелодичный голос, от которого у меня расслабляются скрученные в канаты нервы и на душе наступает полный штиль… Есть в ней что-то такое, чего до нее было только в одной женщине в моей жизни. Лизе – матери моего сына.
У нас с Данилом только начало наклевываться какое-то потепление в отношениях. Я пытаюсь загладить свою вину перед ним. За свое отсутствие рядом несколько лет подряд, когда отец ему был так необходим. Вместо этого я зализывал собственные раны, пытаясь пережить смерть женщины, которую, как казалось любил больше жизни.
До сих при мыслях о Лизе, в животе ощущаю холодок. Столько лет прошло, а боль оставшаяся после нее все еще временами напоминает о себе. Сейчас намного меньше, чем раньше. Именно поэтому первое время я не мог смотреть на улыбающееся лицо сына, без болезненного ощущения, словно внутренности пропускают через мясорубку. Со временем это чувство притупилось и на
