вывести.
Идти она не могла. Стояла, вцепившись в Томаса, и покачивалась на ветру.
– И петиции шлют. Просят разрешения на отлов во имя науки. Нельзя давать.
– Никто и не даст.
Она посмотрела с такой надеждой, что Томасу стало стыдно, будто он пообещал что-то, чего не сумеет исполнить.
– Эшби не позволит трогать своих драконов.
– Пока он тут. – Уна сделала шаг и поморщилась. – Ноги затекли… они будут возиться до вечера. И завтра тоже. Редкая удача. В один месяц два дракона. Остальные кинутся искать дикаря, только… он сам ляжет на море. В ближайшую бурю. Знаешь, буря ведь зовет. И не у всех получается не слушать.
Второй шаг. На третьем Томас просто подхватил ее на руки. И Уна не стала вырываться.
– Драконам нельзя подниматься в бурю. Ветер. И потоки нестабильны. Молодняк часто гибнет, пусть Лютый и держит их, но все равно выбираются, уходят, и все. На самом деле до взрослой линьки едва ли треть доживает. Остальных забирает море, да… кого огромного оно еще вынесет, а вот молодых так полностью. Так что дикий не устоит… Теперь точно не устоит.
Томас знал, что она говорит лишь потому, что молчание невыносимо. И важен сам звук голоса, а уж о чем речь – дело десятое.
– Матушка тебя одобрила… впрочем, подозреваю, что она одобрила бы любого мужчину, проявившего ко мне хоть какой-то интерес.
– Тебя это беспокоит?
– Я не хочу туда возвращаться.
– Домой тебе нельзя.
– Я знаю.
– В мотеле тоже небезопасно, – вынужден был признать Томас. – К Эшби тогда?
– Я хотела взять ее чешуи… одну, на память, – Уна вдруг вывернулась. – Дерри тоже так делал. И я… на память, ладно? Я скоро…
Она кинулась к воде, но споткнулась и упала на песок, расплакавшись от бессилия.
– Сиди. – Томас поднял и усадил ее, бестолковую, запахнул куртку. – Объясни, как это делать, и я тебе принесу.
– Институтские тебя не пустят.
На берегу и вправду появлялись деревянные треноги, между которыми повисали веревки с красными лентами.
– Пусть попробуют. – Он коснулся губами ее лба. – Меня пока не уволили.
Конечно, вопрос ближайшей перспективы, но ведь не уволили же.
– Так как?
– На щеке. Они там твердые, но держатся лишь за один угол. Потяни сперва влево, а потом вверх – и сойдут… она скоро линять собралась. Должны легко… но если что, возьми нож.
Его и вправду попытались остановить. Человечек в сером костюме что-то кричал про права, но Томас просто сунул ему под нос бляху.
Жаловаться будут? Пускай.
Плевать на жалобы. А вот мертвый дракон – дело иное. Сердце болезненно сжалось. При сером утреннем свете дракон выглядел иначе. Огромным, конечно, но еще… беспомощным?
Море почти очистилось от крови.
И раны вымыло добела. И бледные кости, проступавшие сквозь рваную шкуру, казались сахарными. А сам дракон хрупким и ненастоящим. Чешуя и вправду отделилась легко. Томас взял несколько штук, а потом, присев у самой морды, заглянул в погасшие глаза и сказал:
– Спокойных снов тебе, девочка.
И стая за облаками отозвалась протяжным плачем, заставившим человека в костюме стиснуть голову, а рабочих отступить. Ненадолго. Но иногда и минута значит многое.
Драконья чешуя холодила кожу. И кажется, я промерзла до самых костей, а может, и кости замерзли. Я совершенно не чувствовала ни рук, ни ног. Сколько я просидела там, с ней?
Была ночь. Теперь утро. Выходит… Море холодное, сейчас и снежок пошел. А купание в ледяной воде никому не прибавляло здоровья. Слягу. Вот назло всем возьму и слягу. Закопаюсь в одеяло, буду молчать, ссылаясь на больное горло, и так, пока не помру.
Или не позволят?
Матушка объявится. Она любит играть в заботу. Но на самом деле мы тяготим друг друга, особенно теперь, когда она окончательно освоилась в большом отцовском доме. Ник? Ему не до меня. Томас?
Я подавила вздох. Теплый. И даже горячий. И пришел. И несет. И хочется поверить, что он навсегда останется таким, только это ведь ложь.
Все мужчины умеют притворяться.
– Уна, ты как? – Дорогу заступил Оллгрим.
– Великолепно, разве не видишь?
Не стоит грубить старому человеку, но он сам виноват. Как я могу себя чувствовать, когда Сапфиры не стало? А Лютый? Его тоже порвали, и знать бы насколько. Ник за ним присмотрит, а потом расскажет.
Я повторила это дважды. Почти получилось поверить.
– Почему вы здесь? – Я бы слезла с рук Томаса, потому как разговаривать с кем-то на равных можно лишь стоя. Но чувствую, если Томас меня отпустит, разговора не получится. Я просто рухну лицом в песок. Вот смеху-то будет.
– А где еще? – Оллгрим закурил. И потянуло дымом, крепким, горьким. Как ни странно, запах этот примирил меня и с людьми, и с самим Оллгримом. – Драконы взбудоражены, к ним соваться – себе дороже.
– А Лютый?
Они что, и вправду боятся?
Оллгрим возле стаи две трети жизни провел и тоже боится? И Гевин, который все тянет шею, выглядывая Сапфиру. Останется смотреть, как ее разделывать будут? И что в этом взгляде? Любопытство? У егеря?
– Эшби к нему пошел. Позаботится.
Я чихнула.
– Будь здорова. И посиди дома пару дней, пока не отойдешь. Все равно там… беспокойно.
Хорошее слово.
Беспокойно. И драконье волнение я чувствую, как слышу их песню, в которой и печаль, и тоска, и прощание с той, что никогда больше не встанет на крыло. А я… я тоже спою.
Потом, когда никто не услышит.
Томас посадил меня в машину, ушел и вернулся спустя пару минут. С пледом.
– У шерифа взял?
Табачные крошки, печенье и прилипший шар старого репейника, который я с немалым удовольствием отодрала и выкинула. Хотелось сделать что-то… что-то такое, чтобы успокоиться. А вместо этого я завернулась в плед.
– Не обеднеет. Так, я отвезу тебя к Эшби. Ты выпьешь чаю, бульона, кофе, горячей воды – неважно, главное, чтобы горячее и много. Потом ляжешь в постель и постараешься заснуть. И будем надеяться, что встанешь здоровой.
Ага. Будем. Я вообще редко болею, даже не помню, когда в последний раз угораздило.
– Уна…
– Я должна была к ней пойти.
– Я знаю. Ты смелая.
– Я дура. – Не стоило обольщаться. А горло начало драть, и слабость усиливалась. Смешно звучит. Слабость. Усиливалась. Ага. Смешно. Слабость усиливалась. А усилие услаблялось.
Я подавила смешок. И покосилась на Томаса, который смотрел на дорогу.
– Думаешь, не понимаю, насколько это опасно? То есть теперь понимаю, а тогда я просто не хотела, чтобы она осталась одна. Знаешь, погано умирать в одиночестве.
В доме Эшби нас встретила полиция и миссис
