будто вполне владел темой беседы.
— Это разумно, — произнес таким чужим голосом, что у Саши мурашки на руках высыпали. — Александра Александровна действительно готовится к монашеству, так что напишите Карлу Генриховичу о своем плане. Я вас поддержу и отправлю схожее послание.
— Благодетель, — всхлипнул Плахов, приподнялся и перебрался на диван. Он выглядел раздавленным и несчастным. — Признаться, — пробормотал он, как в лихорадке, — сватовство к Лядовой пугало меня. Уж больно страшна…
И Саша ощутила себя отвергнутой снова, хоть это было совсем уж нелепо.
— Кто такой этот Андре? — спросила она, когда на обратной дороге они, не сговариваясь, остановились на том же холме. Смеркалось, и все вокруг обрело нежные голубые оттенки.
— Это бесчеловечно, — глухо отозвался Михаил Алексеевич, — у меня даже думать о таком не выходит — от бешенства просто красная пелена перед глазами.
— Господи, — Саше стало так холодно, будто она оказалась на морозе в одной сорочке, — да говорите же!
— Семнадцать лет назад канцлер повторно женился. Анастасия Брянская не самого влиятельного рода, мне кажется, он выбирал себе молодую и здоровую невесту, а не возможности ее семьи. Однако трое детей умерло еще младенцами, пока наконец не родился четвертый ребенок, мальчик. Андре — это больной сын канцлера, чья жизнь, как вы слышали, угасает. Ему одиннадцать.
— О, как жаль. Но при чем тут Плахов?
Михаил Алексеевич посмотрел на нее с такой болезненной нежностью, что у Саши все затрепетало внутри.
— Не уверен, это всего лишь мои догадки. Вы нужны великому канцлеру, чтобы спасти его сына. Боюсь даже представить, какой ценой, — ведь граф не напрасно говорил об отъезде за границу. Думаю, что канцлеру необходимо организовать ваше исчезновение так, чтобы Лядовы не сразу переполошились и не кинулись искать вас в Грозовой башне. Что может быть естественнее супругов, отправившихся в путешествие?
— Мое исчезновение? — переспросила Саша. — Вы хотите сказать… что для исцеления Андре мне потребуется исчезнуть… насовсем?
— Канцлер выберет законного наследника, а не внебрачную внучку, — пояснил Михаил Алексеевич, и его лицо исказилось. — Насколько я понимаю его образ мыслей.
Саша молчала, пронзенная свалившейся на нее трагедией.
Канцлер хотел ее смерти — это не ново.
Но теперь она нежданно-негаданно оказалась на развилке, и выбор был страшным.
Неужто ей придется отправиться к старому мерзавцу самой? Ведь она уже убила свою мать, позволит ли умереть еще и малолетнему дяде?
Глава 20
Тихо гудел ветер в трубе, потрескивал огонь в печи, Груня звенела посудой в столовой.
Гранин стоял у окна, откуда круглая яркая луна заглядывала в комнату.
Изабелла Наумовна напевала фривольную песенку на французском, и ее радостное оживление совершенно не вязалось с тягостным молчанием Саши Александровны.
Марфа Марьяновна давно отложила рубаху, которую чинила Шишкину, и с беспокойством хмурилась, неотрывно глядя на свою подопечную. Подобно огромной медведице, кормилица чувствовала, что с ее детенышем случилась беда, но не могла взять в толк, от каких врагов защищаться.
— Ужинать, — воскликнула Груня, заглянув в распахнутые двери, улыбнулась отдельной, нежной улыбкой Гранину и убежала в столовую.
Все пришли в движение, и только Марфа Марьяновна осталась недвижимой и растревоженной.
— Ну-с, Саша, — заговорила Изабелла Наумовна, едва они сели за стол. — Расскажи мне, душенька, что это тебе вздумалось отправиться к графу без своей дуэньи? Михаил Алексеевич — не слишком подходящая компания для молодой барышни, ты не находишь?
— Не нахожу, — коротко ответила Саша Александровна, думая о чем-то своем и еще не гневаясь. Однако Гранин чувствовал, что этот ужин всенепременно приведет к ссоре, и с некоторым сочувствием посмотрел на тихую Ани Вебер, не привыкшую к вспыльчивому лядовскому нраву.
— И самой являться к кавалеру не слишком хорошо, — продолжала меж тем Изабелла Наумовна, — да что с тебя взять, дикарка и есть! Сколько усилий я положила, чтобы вбить в твою буйную головушку хоть какие-то понятия о манерах. Впрочем, неважно, все неважно! Замужество все спишет.
Саша Александровна, будто очнувшись от зыбкого сна, посмотрела на гувернантку с изумлением, а потом в глазах ее вспыхнула ярость.
— Да какое замужество! — закричала она едва не с отчаянием. — Все вы уж и не знаете, кому отдать меня, как готовую к отелу буренку!
— Саша! — шокировано воскликнула Изабелла Наумовна и схватилась за голову. — Разве допустимо такое для невинной…
— Я никогда ни за кого не выйду замуж, — отчеканила та пылко. — Никогда! И за графа вашего мерзкого тем более не пойду!
— Ах, что ты говоришь! Такой сиятельный род!
— Плевать.
Ани Вебер сжалась, не зная, куда девать себя посреди нежданной перепалки.
— Совсем тебе отец с дедом мозги запудрили, — едва не плача, произнесла Изабелла Наумовна. — «Ах, мы вольные атаманы, ах, нам плевать на титулы», — передразнила она. — Однако Василий Никифорович женился отнюдь не на крестьянке, Саша! Княжну в дом привел, княжну!
— Оставьте меня, — Саша Александровна вскочила, уронив тарелку, звон пронесся по комнате выстрелом, и выбежала вон.
Изабелла Наумовна тоже поднялась, нетвердо оперлась о стул.
— У меня мигрени от этой девицы, — пожаловалась в никуда и пошла прочь, громко зовя Груню и требуя чаю и грелку в постель.
Гранин вздохнул.
— Так как вы здесь устроились? — вежливо спросил он у Ани. — Всего ли хватает?
Едва поместье угомонилось, заснуло беспокойным сном, Гранин разбудил Шишкина, попросил оседлать старенькую, но еще резвую Кару, которая сносила его неумелое управление лучше прочих. Сказал, что вернется лишь завтра, пусть никто не волнуется.
Тихо провел кобылу в поводу до конца аллеи и только потом взобрался верхом, мимолетно порадовавшись, что справляется теперь куда ловчее прежнего.
Ехать в темноте ему было страшно: а ну как заблудится по пути, застрянет в снегах, запутает его черт. Гранин чувствовал: тот притаился до поры, совсем рядом, но не под шкурой, не терзает пока душу страхами и злобой, ждет чего-то, присматривается. И это давало надежду, что удастся выцарапать себе еще хоть немного времени.
Но как не вовремя уехал старый атаман! Как нужна была сейчас вся его мощь!
Кара, казалось, и сама прекрасно помнила дорогу, луна светила ярко, размышлений скопилось много, и Гранин даже не сразу заметил, как в неясных проблесках скорого рассвета вдруг выступили впереди величественные очертания столицы.
