она была строгой, скорбной, Михаил Алексеевич почувствовал бы родственную душу? Отчего же он даже помыслить о ней не мог? И насколько неуместными были предложения или расспросы деда? Старый вояка умеет быть грубым, как медведь. Не мог же он прямо сказать Михаилу Алексеевичу — «женись на моей внучке, и я тебя озолочу»? А тому пришлось искать приличные отговорки, чтобы избежать подобной участи?
Ах, она умрет от стыда, если будет об этом думать.
Она, может, тоже помыслить не могла! Просто пожалела горемычного, про́клятого вдовца.
А ее предложили, как кобылу, у которой началась охота, а этот… этот… бездушный истукан отказался! Впору запереться от всего мира и посыпать себя пеплом с ног до головы.
В сторону Михаила Алексеевича Саша даже смотреть боялась, пряталась от него, как ребенок. Будто мало ей было произошедшего во флигеле, когда она коснулась его лица, а он окаменел под ее пальцами.
Словом, Саша была настолько несчастна, сердита и опозорена, что предстоящий визит к Плахову вместе с Михаилом Алексеевичем казался ей настоящей пыткой.
Она вспоминала запах костров на степных стоянках, колкую траву под ступнями, подгоревшую кашу, солдатские байки, звон оружия, вспоминала, как пугали ее, маленькую, огромные лошади, как она старательно притворялась, будто ей весело, — и обещала себе притворяться не хуже и впредь.
Для визита Саша выбрала представительную Милость, а Михаил Алексеевич взгромоздился на старенькую Кару.
Пришлось даже использовать дамское седло, чего Саша терпеть не могла, но ведь они шили этот костюм нарочного для сегодняшнего дня, и все должно казаться достоверным, и не время было для капризов.
По пути Саша старательно вспоминала наставления Михаила Алексеевича: итак, она посланница великого канцлера, и следует вести себя небрежно, высокомерно.
Вероятнее всего, их поднимут на смех и выставят вон, но что с того. Все равно хуже стать уже не может.
Кара не проявляла никаких признаков беспокойства — видимо, черт пока оставил Михаила Алексеевича.
Но однажды он вернется, и как спокойно спать, думая об этом?
Хоть стели себе в бане и сторожи там, чтобы ничего дурного не случилось.
До поместья Плахова было добираться с час, солнце светило так ярко, что снег переливался и сверкал бриллиантовыми искорками. На холме Михаил Алексеевич остановился, глядя на золоченые купола домашней церквушки внизу, огромную усадьбу, похожую скорее на дворец, хозяйственные постройки и изогнутую змейку оледеневшей реки, к которой прижимались крестьянские селения.
— Вот, возьмите, покажете Плахову, если потребуется, — и Михаил Алексеевич протянул ей нечто, завернутое в белый шелк.
— И что это?
— Печать канцлера.
Саша разглядела сусальный блеск из-под тряпицы:
— Откуда?
— Местный кузнец сделал… Цыганское золото, не думаю, что граф будет пробовать его на зуб.
Он усмехнулся, но лицо оставалось сумрачным, ожесточенным.
Саше стало не по себе: она так и не узнала, какая судьба связала его с канцлером и что же такого произошло в жизни ее управляющего, отчего он оказался в этаком незавидном положении. Это было прошлое, в которое ее не пускали, но вовсе не обида сковала сейчас Сашу.
Она ясно поняла: Михаил Алексеевич ненавидел канцлера остро и сильно. Человеку со столь мягким и добрым характером тяжело давалась эта ненависть, и, возможно — возможно! — его равнодушие было вызвано вовсе не тем, что Саша была недостаточна хороша для него. Возможно, ему просто мешал по-настоящему разглядеть ее тот мрак, который царил в его душе.
Эта неожиданная проницательность была несвойственна Саше, но прежде ей не хотелось так страстно понять другого человека, прежде она никогда так жадно не ловила случайные обмолвки и самые мимолетные чувства, отражающиеся на чужом лице.
Ей захотелось утешить Михаила Алексеевича, но ласковые слова, на которые была так щедра Марфа Марьяновна, ни в какую не желали покидать Сашиных губ. Они теснились где-то в горле, причиняя боль и стесняя грудь.
— Канцлер ответит за все, что сотворил с вами, — произнесла она хрипло, грубо, тронула поводья и направила Милость вниз, к усадьбе.
Михаил Алексеевич представился как управляющий Лядовых, и встретивший их разряженный слуга посмотрел на него с презрением. Он отправился докладывать об этом неуместном визите с явной неохотой, в которой легко можно было заметить страх.
Саша вспомнила, как Плахов обращался с ее дворней, и подумала, что свою он не щадит тем более.
Однако слуга вернулся очень быстро и немедля провел их в пышно обставленную малую гостиную, неуловимо напомнившую флигель, когда там жил приказчик Мелехов.
Граф появился довольно быстро, оторопел, увидев мрачную незнакомку у окна, и осторожно произнес:
— Чем обязан?
— Посланница от Карла Генриховича, — коротко представил Михаил Алексеевич и отошел в сторону, давая понять, что он только сопровождающий.
Плахов смертельно побледнел и облизнул пересохшие губы. Ему и в голову не пришло спрашивать печать или другие доказательства того, что Саша не самозванка. Похоже, одно упоминание канцлера приводило его в ужас.
— Карл Генрихович, — брезгливо произнесла Саша, которой было противно смотреть на это испуганное лицо, — очень хотел бы узнать, почему вы за месяц с лишним всего дважды посещали усадьбу Лядовых. Кажется, вам были даны вполне четкие указания.
— Но я ведь писал… — жалобно проблеял Плахов, — ведь мне был оказан крайне недружелюбный прием… Девица та экзальтированна и твердо намерена уйти в монастырь, а в усадьбе творится какая-то чертовщина…
— Канцлера не интересуют ваши жалкие оправдания, — надменно оборвала его Саша. — Кажется, не так уж сложно соблазнить неопытную девицу, запертую в безлюдной глуши. Или вы просто решили идти поперек воли канцлера?
— Нет-нет, — с отчаянием вскричал Плахов и вдруг рухнул на колени: — Не губите! Я… приложу все усилия! Выкраду, если понадобится!
Выкрадет он! Саша гневно вспыхнула и закусила губу, чтобы не сказать лишнего.
Однако канцлер ловко управлялся со своими марионетками — вон какого страху нагнал на сиятельного графа.
И мерзко, и пугающе.
Она посмотрела на Михаила Алексеевича, молча ища у него совета.
— От краденой девицы, — произнес он спокойно, — хлопот с Лядовыми не оберешься.
— Но я не знаю, как еще совладать с барышней так быстро! — воскликнул Плахов. — Времени все меньше, маленькому Андре все хуже, а ухаживания, свадьба, отъезд за границу — дело долгое. Может, лучше дать Лядовой принять постриг и тихонько забрать ее из обители?
Саша ничего не поняла.
Кто такой этот Андре?
Однако небесные глаза Михаила Алексеевича потемнели, и он коротко кивнул с таким видом,
