Любезный Алексей, пишу тебе по поводу Бобриковской часовни-усыпальницы. Мне очень хотелось бы часовню, с участком земли при ней (около 5 десятин) и широким проездом к церкви (приходской), каким-нибудь образом закрепить или сделать всё это заповедником; чтобы участок и часовня не могли переходить из рук в руки. При часовне будут числиться богадельня (уже существующая при усадьбе) и школа рукоделия и домоводства для девочек. Все эти учреждения при моей жизни содержатся мною, после моей смерти обеспечены завещанием.
Бобрики хотя и завещаны одному из рода Бобринских, но всё же крепче и лучше было бы обособить этот участок, сделать его вполне самостоятельным и независимым от усадьбы и имения. С вашей стороны никаких расходов не потребуется. Каким образом осуществить это дело? Передать ли этот участок со всеми учреждениями дворянству, земству, казенному учреждению? Или же превратить его в заповедный кусок с попечителем – старшим в роде Бобринских, который имел бы право выбрать себе заместителя, который мог чаще и ближе наблюдать за родовым добром? Ведь сейчас есть несколько гнезд молодого поколения и будет кому присматривать за этим делом, право выбирать заместителя развяжет руки попечителю, которому очень часто будет несподручно личное наблюдение. На днях я похоронил мою жену и положил ее около часовни, а потому всё это место мне вдвойне дорого. Подумай, обсуди и напиши мне свои соображения по этому делу. Главное, согласен ли ты принципиально с моим предложением; если да, то желательно было бы осуществить всё это возможно скорее. На днях буду в Петербурге, и можно было бы тогда лично переговорить по этому поводу.
Искренне преданный тебе Алексей Бобринской[11].
Стремясь достойным образом увековечить память жены, Бобринской занялся реставрацией усыпальницы и ее росписей, а также оформлением могилы Элизы. «Вероятно, по образцу древних надгробий был изготовлен каменный крест, установлений в 1916 году на могиле первой жены А.А. Бобринского в ограде усыпальницы в Бобриках»[12].
Согласно рассказам Майи Александровны Ферзен, вдовец желал поставить там какой-то красивый, в традиционном национальном стиле, памятник. Ради этой цели он связался со Строгановским художественным училищем в Москве, где познакомился с преподавательницей рисунка и прикладного искусства Марией Дмитриевной Вакариной[13].
Вероятно, с молодой художницей его познакомил Н.В. Глоба – его приятель и одновременно директор училища.
Пока шла война, граф жил преимущественно в Москве, в родовом особняке Бобринских, и реже – в Бобриках, занимаясь там сельским хозяйством и коневодством. В 1916 г. он, однако, решил отказаться от значительной части своего тульского имения в пользу земства, с наказом устроить тут сельскохозяйственную школу.
Естественно, тогда владелец Бобриков и представить себе не мог, что пройдет всего лишь 5 лет, и в сентябре 1921 г. усыпальница его предков будет осквернена, а их тела кощунственно выброшены вон[14]. Позднее в бывшей усыпальнице оборудовали кафетерий; в усадебной церкви в 1930-е гг. работал планетарий… Только в 1990 г. усыпальница была возвращена для богослужений, а в 2001 г. по инициативе историко-мемориальной ассоциации «Бобрики» начались исследования захоронений Бобринских – в итоге 27 декабря 2003 г. их останки вернулись в родовой склеп.
Знакомство с Марией Вакариной для Бобринского стало новым поворотом в его судьбе. Профессиональные отношения перешли в личные, и уже в советской Москве, 10 марта (25 февраля ст. ст.) 1918 г. Мария и Алексей обвенчались в Никольской церкви в Гнездиках[15]. Храм для венчания выбрали, вероятно, неслучайно – в ней покоился генерал В.П. Шереметев (†1737), предок Алексея по материнской линии.
Графу и его молодой жене удалось бежать из взвихренной революцией родины и, конечно, их убежищем стал уже имевшийся тирольский приют. Так в 1918 г. в Сиузи вновь объявился владелец бывшей мызы – со своей второй супругой.
Согласно рассказам Майи Ферзен, это был «необычный брак». Ее сестра София говорила, что Вакарина происходила из бедной семьи, ее отца звали Дмитрий, мать – Марией, в девичестве Наджегиной. Родилась она в Москве 14 (2) мая 1876 г. в Москве.
Так чета оказалась в эмиграции, вдали от родины – в красивом, но все-таки чужом для них краю, где Алексей и Мария прожили вместе 20 лет. С ними жила их верная гувернантка эстонка Эльвира Карловна Вен, следившая за домом во время войны.
Как и многим другим изгнанникам, Бобринским поначалу казалось, что режим большевиков вот-вот рухнет и они вернутся домой. В России тем временем шла кровавая Гражданская война, страна лежала в разрухе.
На родине имущество Бобринских было отнято и разграблено, в их московский дворец въехали советские учреждения – становилось ясно, что путь назад отрезан.
В Сиузи эмигрант возобновил свои прежние привычки, сел за письменный стол, возродил сад и оранжерею. Он установил дружеские отношения с местными жителями – как ценитель преемственности крепкого и красивого быта, ему нравилось наблюдать за трудолюбивым населением, за его ремеслами и занятиями.
В Европе он установил связи со своими товарищами по несчастью – русскими людьми, выброшенными из родных жилищ трагическими событиями. Некоторым удавалось приехать к нему в гости, в этот русский уголок в Альпах. Вне сомнения, рафинированный аристократ встречался здесь и с представителями элиты, преимущественно из Северной Европы, отдыхавшими в Тироле.
Можно представить, что ностальгические настроения эмигранта усиливались – теперь он был тут не как курортник, дачник, а как изгнанник, и даже Шилиар, похожий на Памир, в лишний раз напоминал, что ни Памир, ни Россия теперь не доступны. Возможно, березовые рощи в Ларанце заставляли его вспомнить русские леса, тоже ныне недоступные. Березы всегда составляли важный этнографический элемент в русской среде— их зеленые почки первыми появлялись в лесах после долгих снежных зим и, услышав шорох весеннего ветра в березовых рощах, крестьяне говорили, что это «вздохнули родители».
О жизни Бобринского той поры существует рассказ Пиуса Сальтифаллера «От царского двора в Кастельротто»:
Во время войны в Кастельротто объявился один русский граф, который купил тут участок земли и построил себе красивую виллу, где и жил со своей графиней-женой и компаньонкой, фройлян [Эльвирой] Вен, эстонкой, знавшей немецкий. Мне довелось посещать в России различные усадьбы аристократов, узнать жизнь дворянства и заинтересоваться русским миром и культурой, и поэтому я решил посетить графа Бобринского. Одним воскресным полуднем я отправился на его виллу, построенную на солнечной холме над Сиузи, прямо перед Шилиар, и застал графа в саду, занятого своими розами. Он страстно любил розы, и развел бесчисленное их количество в своем саду, устроенном на русский лад. Здесь росли розы всех цветов – красные, белые, желтые, необыкновенной красоты: такие я видел только в больших русских усадьбах.
