вызываю у нее никакого интереса и она разговаривает со мной из вежливости, передумала. Ей было совершенно наплевать, чем я занимаюсь, что люблю есть на завтрак, есть ли у меня любимый фильм… Наверно, это стало главным разочарованием моей жизни и я предпочла забыть об этой встрече и хранить в памяти мою молодую маму, которая любила меня и вела за руку из детского сада. Но я все равно надеялась, что однажды она поймет, какую ошибку совершила и попытается все исправить, тогда я и отдам ей мою тетрадь. Ты просто не представляешь, что она для меня значила….
Я прикрыла лицо ладонью и отвернулась в сторону, роняя последние слезы. Больше мне не хотелось ничего говорить.
— Думаю, она не достойна твоего дневника, — тихо сказал Алекс, — Если ты ее отпустишь, тебе станет легче.
Я всхлипнула последний раз и кивнула ему. Я много раз думала об этом, но так просто, бывает только в теории.
— Кать, если бы я знал, я бы не сделал этого… Голос Огнарева звучал тоскливо, я специально не смотрела на него, потому что, как бы он не реагировал на мой рассказ, это уже ничего не изменит.
— Моя мать тоже меня не любит, — печально сказал Алекс.
— Мне так не показалось…
— Ты просто не жила в нашей семье, хотя это и семьей нельзя назвать.
Блондин налил стакан воды и поставил его передо мной, но я к нему не притронулась.
— Истории из семейного архива будут? — колко спросила я, но Алекс сделал вид, что не заметил мой тон.
— Если хочешь… Но я никому об этом не рассказывал.
— Мне все равно, — равнодушно сказала я, — не думаю, что ты сможешь чем-то меня удивить…
— Вообще-то я тоже хотел излить тебе душу, — Огнарев был расстроен, — Могла бы сделать вид, что тебе интересно…
Я вытирала слезы, от соленой воды щипало щеки. Мне было совсем не интересно, что Алекс собирался рассказать, но я больше не хотела думать о своих детских травмах и переживать все это внутри себя еще раз. Сейчас я была готова отвлечься на что угодно, лишь бы дыра в груди начала затягиваться.
— Если хочешь выговориться, я послушаю.
Огнарев достал из кухонного шкафа еще два бокала и разлил в них виски, один из них он поставил передо мной, а второй взял в руку. Он подошел к окну и отвернулся от меня.
— Меня не любили с самого детства. Я был нежеланным ребенком, вернее нужным только для того, чтобы удачно выйти замуж за отца. Ему было вообще все равно на ком из своих многочисленных подружек жениться, но раз одна из них забеременела, пришлось делать предложение. Мать к детям была не готова, она до сих пор упрекает меня, что благодаря мне, ее тело навсегда покрылось растяжками, как будто я был в этом виноват. А еще я был очень беспокойным, все время орал, как резаный и успокаивался только на руках, ее это жутко бесило и меня почти сразу сплавили на няню. Я везде лез, ломал вещи и постоянно требовал внимания, мать визжала, что иметь сына это катастрофа и она всегда мечтала о дочери. Сколько бы я не ходил за ней, в ответ получал только: «отстань, не шуми, иди займись чем-нибудь, замолчи». Родилась Марта, сначала я обрадовался, что можно будет с кем-нибудь поиграть, но потом понял, что стало только хуже, ее сразу окружили заботой, а мне наняли вторую няню, одна со мной не справлялась. Чем старше мы становились, тем сильнее бросалось в глаза, как по разному нас любят. Вернее, Марту любят, а меня терпят. Отца в нашей жизни практически не было, он приходил только поздно вечером, и если мы еще не спали, просил создать в доме тишину. Мать просто млела от дочери, она постоянно возилась с ней, наряжала в цветастые тряпки и везде таскала за собой, постоянно хвастаясь своим подружкам, какая она умница. Хотя Марта и правда была очень спокойным и беспроблемным ребенком, в отличии от меня. Я создавал много шума, дрался с соседскими детьми и все время куда-то влипал, доставляя родителям кучу проблем. Меня стали отправлять по спортивным лагерям и частным школам с проживанием, когда я приезжал на каникулы, я видел как всех бесит мое присутствие. Любая моя ошибка воспринималась в штыки, отец жестко меня наказывал, мне постоянно за что-нибудь влетало. Естественно, я винил во всем сестру, ведь над ней тряслись и сдували пылинки, даже холодный отец говорил с ней очень ласково и нежно. И я стал лупить Марту. Самое ужасное, что она на меня не жаловалась, а молча терпела, хотя мать видела синяки и постоянно расспрашивала, не обижаю ли я ее. Когда Марта подросла, она научилась давать мне отпор, но к тому моменту, кажется, уже просекла, почему я так ее ненавижу. Семья относилась ко мне, как к приемному ребенку дальних родственников, от меня откупались деньгами и подарками, лишь бы я заткнулся и не докучал, пока для нее выбирали все самое лучшее. Брак родителей развалился, отец не стеснялся таскаться с эскортницами по ресторанам, а мать стала спать со своим фитнес тренером, прямо в доме, у нас под носом, но это никого не волновало, даже ее собственного мужа. В конце-концов, я смирился и принял правила игры, но к моему удивлению, понял, что не все оказалось так плохо, и как бы я не старался нагадить сестре, она все равно жалеет меня и даже любит. Мы постепенно стали сближаться и налаживать отношения, Марта не держала на меня обид, а я просто радовался, что теперь не так одинок. Ее тоже бесило происходящее вокруг, и мы вместе мечтали свалить из этого дурдома. Но даже после того, как мы разъехались, моя мать все еще считала, что Марта в нашей семье- общая гордость, а я- сплошное разочарование. Поэтому я предложил тебе деньги за поездку ко мне домой, родители не верили, что я могу встретить кого-то нормального, им кажется, что я способен только покупать женщин. Хотя, фактически, так и было… Но в вопросах тотальной материнской нелюбви я большой специалист, если ты не знаешь, как жить, если тебя ненавидит единственный человек, который должен был любить тебя по умолчанию, то спрашивай, поделюсь опытом…
Алекс вернулся к столу и залпом выпил стакан виски, который предназначался для меня. Я представила его маленьким, шкодным мальчиком, который нуждался во внимании и любви, но вместо этого получал только холод и раздражительность, и
