не полезли. Значит, спокойные.
— Вот когда уйдём отсюда, тогда и отпустим их! — надавил голосом. — А пока пусть под присмотром посидят! Кстати, ты всё тут осмотрел?
— Да, сейчас добро собирать начнём!
— Отлично! И поторапливайтесь, нечего здесь надолго задерживаться!
— Понял, — вздохнул Мокша.
Развернулся и поплёлся выполнять приказ.
— А нас-то, нас поскорее развяжите! — не выдержал и взмолился со столба тощий и догола ободранный от какой-либо одёжки, человечек.
Из-за столба и не видно его совсем. Ну что? Снаружи побитых я уже осмотрел, теперь можно и внутри тына походить. Любопытно же?
Бойцы мои мимо по делам дружинным ходят, вид делают, что и не слышат ничего. А кроме ободранного все остальные привязанные молчат. Лишь глазами исподтишка зыркают в мою сторону, не желают, чтобы я на них внимание обратил. Да и понятно, почему. Команда с баркаса это на столбах висит, вот почему!
А мужичок ободранный отдельно от них. Его, похоже, одного откуда-то приволокли. И кормчий от меня на самом дальнем столбе привязан, голову опустил на грудь и вроде бы даже глаза прикрыл, ни на кого не смотрит. Совесть заела, наверное. И молчит тоже поэтому, смею надеяться. Пусть пока так повисят.
Глянул на ободранного, вроде бы как тот созрел для разговора?
— Ты сначала поведай, кто таков и за какие такие грехи на этом столбе оказался? — подходить ближе не стал, и так всё хорошо слышно. И видно, чего уж там. Дровишек в костры между землянками подбросили, пламя и оживилось, светлее на проплешине стало. — А то отвяжем, а окажется потом, что ты из этих татей и есть? Скрысятничал чего или добычу между собой не поделили, вот тебя к столбу и привязали! Может же такое быть?
— Да кого угодно спроси, не из них я, — мужичок вперёд, насколько путы позволили, посунулся. В основном, шеей. Вытянул её, настолько возможно, на гусака стал похож. Верёвки тут же в горло и врезались. И ещё раз повторил, но уже как-то задушенно и с явным надрывом в голосе. — Не из них! Рыбным промыслом я на озере живу! Да меня на побережье от устья Великой до Чудь-моря все знают! Любого рыбака спросите, слышал ли он про Худого Серьгу? И тот точно ответит, что слышал!
— Знаете его? — спросил ближайшего ко мне привязанного.
Тот ничего не ответил, головой только мотнул. Ну хоть отворачиваться не стал, смотрит с интересом и… Ожиданием? Ждёт, когда ими займусь и прикажу развязать? Подождёт пока. Но хоть вроде бы как подтвердил сказанное рыбаком. Ну, ладно, можно и отвязать тогда ободранного.
Кивнул стоящему у столба дружиннику, тот ножиком по верёвкам и шихнул. Путы опали, мужичок чуть было на землю со столба не рухнул, да тот же дружинник его за шею рукой поймал, придержал, опустил плавно. Хорошо ещё, что не переломил, очень уж тощая она у рыбака. А то, что за шею ухватил, так за что ещё того хватать? Не за вывернутые же руки? Да и удобнее за выю-то. Теперь пусть отсиживается, пока кровообращение в мышцах не восстановится.
Покосился на расставленные кругом вокруг центра полянки столбы с привязанными пленниками. Вздохнул, пора бы и развязать бедолаг. Уже и рот раскрыл, да в это момент сбоку Степан подошёл. Выражение лица озабоченное и даже какое-то таинственное, что ли? Тихонечко проговорил, придвинувшись почти вплотную:
— Боярин, я с десятком на той стороне перед атакой стоял. Мы раньше всех подошли, ну и услышал я там кое-что. Вожак ватаги этой разбойничьей старшину этого, — глазами на кормчего указал. — О каком-то золоте пытал!
— Уверен, что про золото говорили? — засомневался. — Не ошибся?
— То, что про злато-серебро разговор у них шёл, точно слышал. Шумно, конечно, было, бабы-то перед кострами во весь голос гомонили, но удалось подслушать. Этот, — дружинник ещё раз повёл глазами в сторону кормчего. — Всё торговаться пытался, видно свободу свою выкупить хотел. А разбойник ещё смеялся, мол, зря торгуешься! Сейчас углями пятки прижгу, так ты мне быстро всё расскажешь! Ну и примучил он его знатно. Дальше ничего не услышал, из арбалетов бить принялись. Как бы не окочурился кормчий раньше времени. Истечёт кровью и не расспросим его о сокровищах.
Вывалил на меня Степан эту информацию и замолчал. Ждёт, что в ответ скажу, как отреагирую. А как на подобное можно реагировать? Только дальше расспрашивать. Постарался скрыть досаду. И как это я такое пропустил? То шорох листвы на деревьях слышу, а такой важный разговор мимо ушей пролетел! А серебро, да ещё и с золотишком впридачу, мне бы очень кстати пришлись. Ведь только и делаю, что трачу и трачу! Да, понимаю, что все затраты рано или поздно отобьются и окупятся, но когда это ещё будет? А ежемесячные траты на оплату стройки и труда нанятых работяг столько денег съедают, что только знай, раскошеливайся! Хоть снова в поход за трофеями иди!
Ну а что? Война дело прибыльное, если всё по уму делать. А ведь и правда, пора очередную крепость воевать! Но это потом, а пока нужно попробовать разговорить кормчего. А то ещё и впрямь помрёт раньше срока и не узнаю ничего. А с чего я взял, что он вообще что-то скажет?
Эх, ну почему Степан о золоте услышал, а не я? Так бы дослушал, о чём разговор у них шёл, и только потом команду дал атаковать разбойников! Не свезло!
Задавил сожаление:
— А дальше о чём говорили?
— Так дальше они ничего не успели сказать! Наши стрелять принялись! И нам пришлось приложиться!
— А что ж ты мне сразу ничего не… — не договорил я, замолчал, придавив в корне свою досаду. Ничего Степан не мог сделать в тот момент! Далеко от меня находился, потому что!
— Попробовать этого разговорить? — дружинник повёл глазами в сторону владельца баркаса.
— Как?
— Так расспросить вдумчиво, с угольком, с железом калёным.
— Ты же говоришь, его уже расспрашивали! И как, разговорили? Нет? Так почему ты уверен, что он именно нам всё скажет? И про уголёк да железо калёное лучше молчи, пока не осерчал! Чем мы тогда от разбойников отличаться будем?
— Это да, — глубокомысленно кивнул Степан и оглянулся по сторонам. Помолчал мгновение и добавил. — Но и про золото тогда ничего не узнаем!
Ну и я оглядел дружинников. Близко никто
