Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
лет состояла при дворе фрейлиной императрицы. Тесное знакомство с незаурядными церковными деятелями – митрополитом Филаретом (Дроздовым) и архиепископом Антонием (Смирницким) – вкупе с чередой смертей близких ей людей привели ее в монастырь, где она благодаря связям, блестящему образованию и сильному характеру быстро сделала карьеру. За девять лет она прошла путь от послушницы до игуменьи Серпуховского Владычного монастыря. Это была обитель с богатой историей (с XIV века!) и обладавшая немалой собственностью (помимо собственно монастырского хозяйства имелись еще подворья в Серпухове и в Москве на Яузе), но, так сказать, несколько захиревшая. Она числилась монастырем третьего класса, т. е. полагалось ей иметь всего 17 монахинь.
Митрофания энергично взялась за дело. Через десять лет хозяйство было не узнать: заново выстроены жилые корпуса, подремонтированы все четыре храма, серпуховское подворье получило новую гостиницу («странноприимный дом») для паломников, московское подворье было значительно расширено. Параллельно игуменья активно работает по линии общин сестер милосердия – дело, довольно бурно развивающееся после Крымской войны, – и становится руководительницей столичной, псковской и московской общин.
Амбициозные проекты требовали значительных средств. Попытки Митрофании наладить их финансирование путем вложения денег обители в выгодные коммерческие проекты (в стране завершается промышленный переворот, строятся железные дороги, как грибы после дождя возникают банки и акционерные общества) не имели успеха; скорее они оказались убыточными.
На месте Митрофании менее честолюбивая настоятельница оставила бы коммерческую деятельность (в конце концов, сам Всевышний, казалось, не содействовал успеху ее предприятий) и сосредоточилась бы на внутренней жизни монастырской общины, но не такова была дочь боевого генерала!
«Личность игуменьи Митрофании была совсем незаурядная. Это была женщина обширного ума, чисто мужского и делового склада, во многих отношениях шедшего вразрез с традиционными и рутинными взглядами, господствовавшими в той среде, в узких рамках которой ей приходилось вращаться. Эта широта воззрений на свои задачи в связи со смелым полетом мысли, удивительной энергией и настойчивостью не могла не влиять на окружающих и не создавать среди них людей, послушных Митрофании и становившихся, незаметно для себя, слепыми орудиями ее воли» – так характеризует подследственную Анатолий Федорович Кони, надзиравший за следствием в качестве прокурора столичного окружного суда. При этом он отмечает два качества, в основном и приведшие ее на скамью подсудимых, – честолюбие и неразборчивость в средствах. «С оскудением средств должны были рушиться дорогие Митрофании учреждения, те ее детища, благодаря которым Серпуховская обитель являлась деятельной и жизненной ячейкой в круговороте духовной и экономической жизни окружающего населения. С упадком обители, конечно, бледнела и роль необычной и занимающей особо влиятельное положение настоятельницы. Со всем этим не могла помириться гордая и творческая душа Митрофании, и последняя пошла на преступление».
Монастырский fund-raising
Главными эпизодами, инкриминировавшимися игуменье, были дела Медынцевой, Солодовникова и Лебедева. Богатая вдова Медынцева (до знакомства с Митрофанией ее состояние оценивалось в 350 тысяч рублей) настолько увлекалась горячительными напитками, что над ее имуществом была учреждена опека. Митрофания без труда подчинила вдову своему влиянию и сначала пыталась произвести в сиротском суде раздел имущества между Медынцевой и ее несовершеннолетним сыном, при котором немалая часть разделяемого перешла бы монастырю. Когда же дело не выгорело, она получила у «подопечной» несколько подписанных чистых листов, на которых потом были сфабрикованы долговые расписки на сумму в почти четверть миллиона рублей, которые были проданы скупщику векселей Сушкину (он умер еще до процесса). Митрофания не остановилась даже перед присвоением принадлежавших Медынцевой меховых вещей. Поддельными были и долговые расписки покойного купца Солодовникова на сумму в полтора миллиона рублей, будто бы пожертвованных обители. Наконец, в деле купца Лебедева, действительно помогавшего общине, только не деньгами, а строительными материалами, фигурировали «липовые» векселя на 19 тысяч рублей. Имелись в деле игуменьи и ее сообщников (к делу были привлечены подручные игуменьи Богданов, Махалин, Макаров, Красных и Трахтенберг) и менее значительные, но равно малодостойные эпизоды.
Сиротский суд – учреждение, заведовавшее опекунскими и сиротскими делами лиц городских сословий. Создавался при окружных судах, в составе председателя – городского головы или другого лица и определенного числа членов, избираемых собраниями купеческого, мещанского и ремесленного сословий на три года.
Очевидность подлога и его объемы, цинизм мошенников и особенно то, что все совершенное драпировалось в возвышенные рассуждения о спасении души и маскировалось монашескими одеяниями известной в свете особы, вызвали неподдельное негодование как либеральной, так и вполне консервативной общественности. Когда представлявший ряд потерпевших Ф. Н. Плевако, человек, довольно далекий от либеральных убеждений и весьма традиционно-религиозный, восклицал в своей речи на суде: «Выше, выше стройте стены вверенных вам общин, чтобы миру не видно было дел, творимых вами под покровом рясы и обители!» – он, несомненно, выражал мнение искренне оскорбленных подобным цинизмом верующих людей. Иными словами, сочувствовали Митрофании немногие.
«Игуменья говорит: «Не для себя, для Бога я делала все это!» Я не знаю, для чего совершали это ограбление, но Богу таких жертв не надо. Каинова жертва не может быть Ему приятна; лепта добровольного приношения вдовицы Ему лучше золота фарисейского. Ей это известно лучше нас, так пусть же не прикрывается она этим, пусть кощунством не обморачивает умы. Пусть ее дела во всей наготе своей свидетельствуют на нее и на друзей ее!»
Ф. Плевако. Речь на процессе
Игуменья Митрофания (Розен), 1872 г.
Смягчающие обстоятельства
Для Кони было важно, что, преступление Митрофании «несмотря на всю предосудительность ее образа действий, не содержали, однако, в себе элемента личной корысти, а являлись результатом страстного и неразборчивого на средства желания ее поддержать, укрепить и расширить созданную ею трудовую религиозную общину и не дать ей обратиться в праздную и тунеядную обитель. Мастерские, ремесленные и художественные, разведение шелковичных червей, приют для сирот, школа и больница для приходящих, устроенных настоятельницей Серпуховской Владычне-Покровской общины, были в то время отрадным нововведением в область черствого и бесцельного аскетизма «христовых невест». Он видел, что игуменья честолюбива до самозабвения, но не алчна, ее корысть не низменного свойства. Он питал к ней – нет, ни в коем случае не симпатию! – но некое сочувствие. «Обвинительный приговор присяжных заседателей Московского окружного суда, в который было перенесено дело Лебедева, после того как в Москве были возбуждены преследования по более важным и сложным делам Медынцевой и Солодовникова, был несомненным торжеством правосудия и внушительным уроком будущим Митрофаниям, «дабы на то глядючи, им неповадно было так делать». Но нельзя не признать, что Владычне-Покровской игуменье пришлось выпить медлительно и до дна очень горькую чашу. Началось с
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
