Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
Кони «Князь А. И. Урусов и Ф. Н. Плевако»
Шаг за шагом
Разбор аргументов обвинения адвокат начинает с «народной молвы». Он кратко обрисовывает ее логику: «Труп найден в погребе дома Волохова. Волохов жил несогласно со своей женой, после этого следует немедленное заключение – она виновна. Почему? Больше некому». Далее он убедительно показывает, что покойный Алексей Волохов был человеком буйного нрава, и подходит к первому важнейшему факту, ставящему под сомнение один из главных тезисов обвинения: «Замечательно, что никто из свидетелей не подтвердил главного обстоятельства, никто не сказал, вернулся ли Алексей Волохов 17 августа домой ночевать, тогда как в два или три часа его видели на улице пьяным». Действительно, одним из краеугольных камней обвинения была убежденность в том, что Волохов был убит в своем доме, что оказалось не более чем предположением, так как никто его возвращения не видел и не слышал; а слышать должны были как минимум брат и его семья, жившие за стенкой, причем скрывать факт прихода Алексея домой у них вроде бы не было никакого резона.
Второй краеугольный камень – показания Гриши – также рассыпается в мелкую щебенку от практически неопровержимого аргумента: Гриша, якобы видевший убийство, преспокойно гуляет и играет на улице с другими мальчишками и никому о виденном не рассказывает; рассказ появляется только на следствии под влиянием дяди, что и было в суде подтверждено. Абсурдно предположить, что мать-убийца при своем очевидном практическом уме могла бы быть столь неосторожной. Точно так же произойдет и с прокурорской версией ухода Мавры и Гриши ночевать к соседям: выяснится, что они это делали и прежде, когда Алексей приходил домой пьяным. В данном случае Мавра вполне могла решить не дожидаться самого возвращения, если ее предупредили (а в деревне всегда есть кому это сделать), что муж напился.
Против версии обвинения говорит и то, что в тот день, по некоторым данным, между Алексеем и его двоюродным братом Никитой в трактире возникла драка (Никита это отрицал, трактирщик на следствии подтверждал). Это подрывает тезис Громницкого о том, что у покойного не было недоброжелателей. В качестве одной из причин возможного недоброжелательства Урусов указывает то, что Алексей несколько раз нанимался в рекруты, а потом не исполнял обещания. Речь, судя по всему, идет о широко распространенном «заместительстве»: кандидаты в рекруты определялись жребием, но можно было за деньги найти добровольца. Вероятно, Алексей Волохов вызывался таким добровольцем, а затем отказывался от своих слов; не исключено, что к этому времени он успевал получить и пропить аванс.
«Вы ее оправдаете»
Александру Ивановичу Урусову не удалось доказать невиновность Мавры Волоховой: и алиби у нее нет, и мотив у нее есть. Но ему удалось блестяще исполнить то, что было в его силах, а именно показать, что нет оснований для признания подсудимой виновной. Сомнения, которые присяжные справедливо истолковали в пользу обвиняемой, были очень велики, и защитник не упустил практически ничего.
Очевидец вспоминал: «Господин защитник закончил свою речь словами: «Я, господа присяжные, не прошу у вас смягчающих обстоятельств для подсудимой; я убежден, что вы ее оправдаете»… Присяжные удалились в залу совещаний и, возвратившись через 10 минут, на вопрос суда: виновна ли подсудимая в предумышленном убийстве мужа своего Алексея Волохова, отвечали: «Нет, не виновна». Зала потряслась от рукоплесканий; председатель, громко позвонив, остановил восторги публики. Когда председатель объявил подсудимую от суда свободною, она бросилась целовать руки у защитника и, поклонившись судьям и присяжным, проговорила со слезами: «Благодарствую, что вы меня, невинную, освободили от суда».
Общественный резонанс от процесса был необычайным. Ряд газет опубликовали практически стенографический отчет о нем. В обществе только об этом деле и говорили. Репутация Урусова взлетела в один миг на необычайную высоту. В истории же российского суда это дело осталось еще и примером ухода истинного убийцы от наказания вследствие некачественно произведенного расследования. При этом подозрения, вполне отчетливо сформулированные в речи адвоката, аккумулировались в совершенно определенном направлении: «В настоящем деле судебным следствием обнаружено, что одно из лиц, явившихся на суд в качестве свидетеля, было заподозрено при самом обнаружении преступления и арестовано. Этот свидетель на суде дал одно очевидно неверное показание, опровергнутое прочими свидетелями. Все показали, что утром 17 августа он был в трактире с мужем подсудимой – это подтвердил и содержатель трактирного заведения, – а он с поразительною настойчивостью утверждал, что он в тот день пробыл до двух часов в Москве. Кроме того, он поспешил заявить о том, что в ту ночь он не выходил из дому, несмотря на то, что служил в том селе ночным сторожем». Речь шла об одном из близких родственников убитого.
Здание Московского окружного суда
Но главное, что этот процесс немало содействовал укреплению общественной веры в адвокатуру и суд присяжных. Определенным итогом этого дела прозвучали слова известного публициста М. Н. Каткова: «…Честь и слава новому суду, который вышел с торжеством из дела, столь запутанного, где с первого взгляда представлялось так много улик. В наших старых судах, при самом лучшем исходе, Мавру Волохову оставили бы в подозрении, а это в иных случаях бывает хуже, чем ссылка в Сибирь, и ни в каком случае не приносило бы обществу пользы».
27. «Под покровом рясы и обители»
(суд над игуменьей Митрофанией (Розен) по обвинению в подлогах и мошенничестве, Российская империя, 1874)
Первое десятилетие нового, пореформенного суда ознаменовалось рядом громких процессов, невозможных ранее не только из-за косности судебной машины, но и из-за связей и средств подсудимых. Можно вспомнить дело миллионера Овсянникова, 11 раз «оставленного в подозрении» до реформы и отправленного таки в Сибирь за организацию поджога мельницы не потрафившего ему купца, дело «Клуба червонных валетов», по которому проходил Дмитриев-Мамонов, Рюрикович, потомок смоленских князей, и по меньшей мере с десяток других. И все же процесс, о котором идет речь ниже, привлек особенное внимание публики…
«Женщина обширного ума»
Дело игуменьи Митрофании из-за большого количества эпизодов, фигурантов и потерпевших было технически довольно сложным, а вот в нравственном отношении многим наблюдателям, в том числе и квалифицированным юристам, представлялось достаточно однозначным. Прасковья Григорьевна Розен, дочь героя Отечественной войны 1812 года генерала Розена, принадлежала к самым «сливкам» высшего общества. Она состояла в близком родстве с Раевскими, Вяземскими (Рюриковичами) и Трубецкими (Гедиминовичами), была довольно богата (отец наделал долгов, но по его смерти они были оплачены казной), с 18
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
