у нее 1300 рублей, которые баронесса у него одолжила и забыла вернуть. Жильяр был свидетелем и мог подтвердить этот факт. Гиббс, со свойственной ему обстоятельной манерой, оставил подробное заявление. Из документов неясно, получил ли он этот долг, но он продолжал оказывать всяческую поддержку, когда шла речь о перевозке баронессы Буксгевден и ее багажа.
Несмотря на улучшившееся положение, Сид боялся провести еще одну зиму в Сибири и полагал, что, ввиду неуверенной ситуации в России, самое лучшее — это вернуться в Англию, хотя и не знал, как это сделать. После физического и эмоционального напряжения последних месяцев он действительно испытывал тоску по родине. С тех пор, как в ноябре 1917 года пришло письмо от тетушки Кейт, он не получал из дома никаких известий. Лишь теперь, больше года спустя, в декабре 1918-го, в Британское консульство пришла телеграмма из Foreign Office [МИД] с вопросом, жив Гиббс или нет. Очевидно, ни одно из его писем не дошло по назначению, и это лишь усугубляло депрессию Сида.
Вот в каком настроении находился Гиббс, когда Томас Престон уведомил его, что Верховный комиссар предлагает ему должность секретаря в своем аппарате. Гиббс тотчас ухватился за представившуюся ему возможность. Предложение было привлекательно по нескольким причинам. Во-первых, он будет находиться в официальном британском поезде — по существу, все равно что на британской территории. Рядом с ним будут земляки — люди, близкие по культуре и репутации, — и он будет иметь как бы место в ложе, откуда можно будет наблюдать, как белые войска разбивают в пух и прах большевиков, с которыми, надеялся он, будет покончено к концу лета. После этого он поедет домой через Петроград.
23 января 1919 года Гиббс получил официальное письмо от Престона, подтверждающее вербальное предложение Верховного комиссара:
«Настоящим уведомляю Вас, что я получил очередную телеграмму от сэра Чарльза Элиота, Верховного комиссара Его Королевского Величества, в котором он предлагает Вам должность секретаря его штаба в Омске на условиях, изложенных в его телеграмме от 20 января, а именно 25 фунтов стерлингов в месяц при готовой квартире и столе. Сэр Чарльз в своей телеграмме от 22 января указывает, что к Вашим услугам будет предоставлено купе в его поезде.
Если Вы соблаговолите принять эти условия, то Его Превосходительству угодно, чтобы вы выехали в возможно краткий срок».
Это означало, что ему снова придется жить в поезде, но на этот раз в комфортабельных условиях, какие он назвал даже превосходными. «Верховный комиссар имеет весьма комфортабельный вагон со спальней, салоном, ванной и кабинетом для секретаря… В поезде прекрасный столовый вагон, в одном конце которого имеется обеденный стол, в другом — своего рода гостиная». Здесь нередко собирались его сослуживцы, несколько чиновников и небольшой отряд солдат, усаживавшиеся в удобные кресла и на стулья вокруг специально принесенных столов. «У нас имеется просторный вагон первого класса для жилья и исполнения служебных обязанностей». В этой канцелярии, как ее называли, имелся сейф, шкаф с письменными принадлежностями, пара столов и пишущая машинка. «У меня также есть подобное купе с письменным столом, которое, при необходимости, может использоваться как бюро».
Гиббс тотчас проследовал в Омск; продвижению его способствовали мандаты, официально призывавшие к оказанию ему помощи. Разве можно было сравнить это путешествие с теми поездками, которые он совершал до этого? По правде говоря, он настолько привык к препятствиям и задержкам, что оставил большую часть своего багажа в Екатеринбурге, не успев поверить в благоприятную перемену судьбы. В Омске он узнал, что придется проехать пять тысяч километров, чтобы добраться до Владивостока, где создавался штаб прибывающих союзных войск. Уезжать следовало безотлагательно вместе с генералом Ноксом, главой Британской военной миссии, поэтому Гиббс написал Престону и попросил его разрешить ему захватить с собой хотя бы одно место багажа — шкатулку с серебром, оставленную для него на хранение в Государственном банке Екатеринбурга. Он будет признателен, если полковник Лэш сможет захватить этот ящичек, «который нужно как следует завязать перед отправкой, поскольку замок там ненадежен и иногда отпирается»: «Мне очень неудобно доставлять Вам столько хлопот, но перспективы настолько мрачны, что я боюсь оставлять шкатулку там, где она сейчас находится».
Причиной такого уныния были новости, поступившие из Парижа: на Версальской мирной конференции, состоявшейся в январе, союзники официально отказались признать правительство белых, делая вид, будто бы они занимают нейтральную позицию по отношению к гражданской войне в России. Между тем сколько ожиданий было после перемирия 11 ноября 1918 года! Белые ничуть не сомневались, что союзники придут к ним на помощь. Германия потерпела поражение; наверняка с большевиками можно справиться в два счета. Некоторые западные лидеры, такие, как Уинстон Черчилль, намеревались объявить войну большевикам, но другие опасались, что победа белых возродит имперские устремления русских, и предпочли оставить все так, как оно идет. Это был тяжелый удар по разработке эффективной военной кампании против большевиков. Однако союзники согласились оказывать белым помощь, и наибольший вклад вносила Великобритания, поощряемая Черчиллем. Через Владивосток начали прибывать войска и оборудование, и Гиббс оказался в важном нервном узле, где сходились нити связи. Он переводил, шифровал и расшифровывал депеши, свидетельствовавшие о переменчивой судьбе белых войск.
Борьба между большевиками и контрреволюцией шла с ноября 1917 года, но шла она с переменным успехом и нерегулярно. Вскоре после захвата власти большевиками генералы Алексеев и Корнилов объединили верных офицеров и солдат в Добровольческую армию, которая стала ядром белых сил. В декабре 1917 года они обосновались в донских степях под Новочеркасском, обеспечив себе помощь знаменитых донских казаков и их атамана генерала Алексея Каледина.
Отсюда 9 декабря 1917 года было предпринято наступление на город Ростов. Это было первое сражение полномасштабной гражданской войны. Корнилов и Каледин, выгнав красногвардейцев из города, захватили его. Главной их целью было убрать с дороги большевиков, чтобы продолжать войну с Германией. Начало было многообещающим.
Большевики еще не успели создать дисциплинированные боевые части, хотя у них имелись отряды Красной гвардии в стратегически важных пунктах, а также революционные солдаты в Петрограде, Москве и других городах, которые внедряли в жизнь большевистские указы. В течение первого года бои шли, главным образом, на рельсах: не было ни фронтов, ни конкретных целей. Войска в этой так называемой железнодорожной войне перевозились на поездах; «все сводилось к тому, чтобы погрузить горстку людей и несколько пулеметов в поезд и отправить их на следующую станцию, которая будет затем „захвачена“ вместе с городом».
Однако перемещались не только войска. Красный террор охватил, главным образом, города северных провинций,
