сталкивается с моим сквозь пелену дождя. Зелёная лава бурлит в его глазах, такая же яростная и безрассудная, как и его поцелуй.
— Конечно, я смотрел этот чёртов «Дневник памяти», — рычит он, прежде чем снова прижаться своими губами к моим.
Он отказывается разрывать поцелуй, даже когда шлепает меня по бедрам, чтобы я обхватила его за талию.
Даже когда он снимает меня с перил, несет внутрь, бросает меня на кровать, снимает с меня одежду и накрывает своим горячим, окровавленным телом.
И когда он проникает в меня, я надеюсь, что это никогда не закончится.
Я просыпаюсь и ложусь на бок, лицом к стене, будучи среди влажных простыней, наполненная беспокойством такого рода, что это заполняет все пустоты во мне и давит на мои органы.
Моя смятая футболка, испачканная кровью, валяется на полу. Прохладный ветерок дразнит мою обнаженную спину, и я осознаю, что его там нет.
Но все равно продолжаю лежать здесь, играя в свою новую любимую игру: притворство.
Правила просты. Если я просто зажмурюсь и закрою уши руками, то смогу играть в нее столько, сколько захочу. Я чувствую успокаивающую тяжесть его руки, перекинутой через мое бедро. Чувствую, как его ленивое дыхание щекочет мой затылок.
Но особенность этой игры в том, что ты не можешь играть в нее вечно. Я знала это на Рождество и знаю сейчас.
Движения замедлены страхом, я переворачиваюсь на спину и провожу рукой по его стороне кровати. Здесь так же пусто и холодно, как в моем сердце. Мои пальцы скользят под его подушку и задевают что-то под ней.
Я приподнимаюсь на локте и рассматриваю ее. Это карточка, завернутая в бумагу. Я разворачиваю бумагу и понимаю, что это чек на миллион долларов. Затем мой взгляд падает на визитную карточку. На номер, который я знаю наизусть, затем на слова, которые я вижу в первый раз.
Я владелец Анонимных грешников.
Мне жаль.
Раф
Я долго смотрю на нее. В моей крови нет ни грамма эмоций. В голове ни единой мысли.
А потом я обхватываю рукой лампу на прикроватной тумбочке и швыряю ее в стену.
Глава восемнадцатая
Страсть обжигает.
Любовь режет тебя, словно нож.
Но предательство? Оно, чёрт возьми, испепеляет.
Я стою, дрожа, под душем, не в силах понять, то ли это поток из крана, то ли слезы затуманивают мое зрение. Это слезы не печали, а ярости, и порезы на моих руках — результат этого.
Разбитые стекла, сломанные лампы. Одежда разорвана на тысячи кусочков. Я уничтожила все на своем пути, потому что не могла отпустить его спокойно, как он меня. Черт, я бы в мгновение ока сожгла яхту, если бы меня на ней не было.
Раф владеет Анонимными Грешниками. Мой самый давний друг, мое гребаное доверенное лицо. С таким же успехом он мог взять мой дневник, напечатать оттуда страницы на больших листах бумаги и расклеить их по всему городу. Унижение ощущается точно так же.
Все это время я думала, что знаю все игры, в которые мы играли, но я не подозревала, что он играет в самую большую игру из всех. Может быть, это карма — мошенника наконец-то обманули. Боже, как бы я хотела, чтобы он только вытащил деньги из моего кармана, а не вырвал сердце из груди.
На меня накатывает очередная волна тошноты, и я натягиваю пилинг-перчатку, чтобы снова отвлечься. Хотя я оттираю тело уже полчаса, остатки его имени все еще красуются на моей коже.
Я хочу, чтобы он ушел прочь из моего тела, из моего сердца. Я хочу, чтобы уши забыли его шелковистый смех, чтобы мой нос забыл его запах.
И я хочу, чтобы он тоже горел.
В тот момент, когда я выключаю душ сердитым ударом кулака, стук раздается снова.
— Пенни! — приглушенный зов Мэтта доносится через входную дверь и дальше по коридору. — Я знаю, что ты там, так что открывай!
Сегодня рано утром он услышал, как я поднимаю чемодан по лестнице, и высунул голову в коридор как раз вовремя, чтобы увидеть мое заплаканное лицо, исчезающее за входной дверью. С тех пор Мэтт почти не сходил с моего нового приветственного коврика, даже когда я отправила ему короткое сообщение о том, что у меня пищевое отравление. Не знаю, ответил ли он, потому что быстро выключила телефон и швырнула его в стену.
Обернув вокруг себя полотенце, я прохожу в спальню и присаживаюсь на край кровати. В зеркале на туалетном столике отражается мое опухшее, покрытое пятнами лицо. Мне слишком стыдно, чтобы позволить Мэтту или кому-либо еще увидеть меня такой, потому что сейчас я похожа на девушку, которой я всегда клялась никогда не быть.
Уязвимая. Использованная. Достаточно глупая, чтобы поддаться на уговоры гребаного мужчины. Из меня конечно, победитель не особо изящный, но неудачница из меня ещё хуже.
А любовь — это действительно проигрышная игра.
— Пенни, я собираюсь ненадолго навестить родственников в горах. У меня не будет связи, так что даже когда ты перестанешь буянить, ты не сможешь до меня дозвониться, — он делает паузу. — Отлично. У тебя есть пять секунд, чтобы открыть эту дверь, или я ее выломаю.
Черт возьми. Я думала, он уже ушел. У меня образовывается ком в горле, когда я бросаю взгляд на то место, где раньше были часы Рафа. Это была единственная вещь на яхте, которую не смогла заставить себя разбить, просто оставила их на его перевернутой кровати. Теперь мое запястье кажется таким же оголённым, как и все остальное во мне.
— Ладно, ну все, Пенни. Если ты за дверью, советую отойти, потому что я собираюсь пройти через нее.
Шаги Мэтта удаляются по коридору. А затем ускоряются, и от громкого удара дребезжат оконные стекла. Он издает страдальческое ругательство, и я не могу сдержать беззлобную ухмылку, кривящую мои губы.
Я буду скучать по нему.
Эта мысль проносится в моей голове без всякого контекста. И тут я понимаю, что инстинкт самосохранения опережает меня на два шага.
Мое внимание переключается с зеркала на пачку денег на туалетном столике и чек на миллион долларов.
Я упряма, но не глупа. Он сказал мне, что горячая линия в которую я постоянно звонила принадлежит ему, и дал деньги, потому что знал, что я уйду. И как бы сильно ожесточенная часть меня ни хотела остаться в Дьявольской Яме и
