меня ничего не можешь.
– Да, ты права, погодой управлять не могу, – с раздражением ответил Юра, подошёл к шкафу, взял полотенце, – я в душ.
Стоя под прохладными струями воды, он вспоминал сегодняшнюю встречу с Надей. Как всё было внезапно и как хорошо. Так хорошо ему никогда не было. С Людмилой всё было как-то по-другому. Она была постоянно всем недовольна, всё ей не нравилось. Не было в ней чего-то того, что было в Надюше, которая любила и зиму, и лето. Всегда ей было хорошо. Настроение пропало, но нужно было возвращаться к Люде.
Юра сидел за своим столом и разбирал чертежи, которые ему прислали из лаборатории. Людмила что-то стучала на машинке. Астафьев подрёмывал в своём углу. Внезапно зазвонил телефон спецсвязи. Астафьев ответил. Затем посмотрел на Люду: «Константинова, Люда, это тебя. Леонид Парфёнович», – и передал ей трубку. Люда подошла и начала разговаривать по телефону. Юра ничего не слышал, так как сидел далеко. Затем передала трубку Астафьеву и подошла к Юре.
– Звонила мама Леониду Парфёновичу. Ванюша заболел, мне нужно срочно ехать домой, – сказала она дрожащим голосом.
– Значит, так, Людмила, – Астафьев подошёл к ним, – сейчас я закажу билет на ближайший поезд. Он идёт вечером. Собирайся и поедешь. В институт заходить не нужно. Я командировку отмечу на все дни, Юра привезёт.
– Спасибо, Александр Васильевич. Я пойду собираться?
– Конечно. Билет принесут, я его отдам Юре.
Вечером Юра посадил Людмилу на автобус, который отвезёт её на железнодорожную станцию.
Оставшись один, Юра не знал, куда себя деть. Делать в общежитии было совершенно нечего. Олег тоже уехал в Москву. Пойти было некуда. Надю он нигде не встречал, сколько ни болтался по коридорам сооружения. А так хотелось её увидеть и, возможно, повторить ту чудесную встречу. Сходить в общежитие, где жила Надя, он не мог – не было никакого повода. А прийти без повода – это дать возможность слухам расползтись по всему полигону. Питаться он начал в столовой, так как готовить дома ему не хотелось. Вечерами подолгу засиживался в своём помещении. Только однажды Надюша зашла в «346-е», с улыбкой поздоровалась с ним и Ниной и попросила какую-то книгу. Юра было сорвался с места за ключом, но его опередила Нина. «Книги пока выдавать буду я», – резко ответила она. Взяла ключ, и они с Надей вышли. Юра сидел совершенно растерянный. Он так ждал встречи с Надей, а тут такое дело. Через минуту Нина вернулась в помещение, положила ключ на место: «Надюхе передай: ещё раз её увижу возле тебя – ноги выдерну и Людмиле посылкой отправлю». Юра густо покраснел, но ничего не ответил.
***
Жесткая деревянная полка покачивалась в такт со стуком колёс. Константинов не спал. Он глядел в потолок. Надя, Надюша. Он о ней ни разу за прошедшие годы даже не вспомнил. Она пронеслась, как метеор на небе. Вспыхнул и погас. Только где-то в глубине души остался тёплый, почти потухший уголёк. Больше в ту командировку он её не встречал. Вернувшись на полигон через полгода, тоже нигде её не увидел. Однажды Нина сказала ему, что Надя забеременела и уехала к себе в деревню. «Твоих рук дело? – спросила его Нина и заглянула в глаза. – Хотя руки тут ни при чём». До самой души дошёл её взгляд. «Юра, ты хотел с ней отношений? – спросила она. – Дурак ты, Юрочка. Ты был нужен Надежде только для одного. Она очень хотела ребёнка. Понял – не тебя, а ребёнка. И ты ей его сделал. Больше ты ей не нужен. Забудь её, это самое лучшее для тебя. И не мучай себя, это не было предательством. Просто ты помог женщине осуществить её мечту». И он последовал совету Нины. Забыл её, но в душе что-то осталось.
Как она сейчас живёт, кого родила, где она? Как хорошо, что она ничего не знает о нём. И ребёнок не знает. Сколько ему сейчас? Константинов быстро посчитал – десять лет. Как давно это было. В прошлой жизни, которая ушла бесповоротно. Константинов лежал на полке, слёзы катились из его глаз. Но это не были слёзы отчаяния или горя. Это были слёзы покоя от теплоты в его душе, которую оставила одна-единственная встреча с ней.
2.4. НИНА
В этот раз Константинов ехал в купе один. Ему повезло. Не любил он попутчиков, с которыми нужно было разговаривать, вместе есть и пить за вагонным столиком. После того, как он получил должность старшего научного сотрудника и стал ведущим разработчиком системы, билеты ему покупали только в купе. За вагонным окном была весна. Вся степь усеяна цветами. Но больше всего поражали цветущие маки. Когда за очередным пригорком разворачивались полотнища ярко алых цветов, захватывало дух. Возникало мальчишечье желание спрыгнуть с поезда и побежать по этому цветущему полю. Набрать большущий букет и бросить его к ногам любимой.
Несмотря на то, что поезд уносил его всё дальше и дальше от Москвы, не покидало гнетущее чувство чего-то неправильного в его отъезде, в его расставании с семьёй, в его отношениях с Людмилой. Эти отношения вплотную приблизились к роковой точке невозврата, за которой уже не могла сохраняться их семья. Сидя на кухне, он хорошо слышал разговор Людмилы с Верой Александровной, её мамой, его тёщей, бабушкой их детей.
– Людка, ты чего добиваешься, – слышался голос Веры Александровны, – ты хочешь потерять мужика и остаться с двумя детьми?
– Мама, да сколько же можно надо мной измываться? Все семь лет, что мы женаты он только и делает, что заглядывается на чужие юбки. Достало уже.
– А ты, родная, подумай почему это происходит? Чем ты его не устраиваешь?
– Да он не любит меня и никогда не любил. Женился только ради прописки и квартиры.
– Я тебя предупреждала, но ты ничего слышать не хотела. А теперь тебе нужно из кожи вон лезть, чтобы увлечь мужа, привлечь к себе. Чтобы он домой бегом мчался, а не отваживать его от себя.
– Может, мне ему и польку-бабочку станцевать? – гневно воскликнула Людмила.
– Станцуешь, коль не захочешь одна остаться.
– Да пошёл он!
– Ну ты, милая моя, просто дура. Таким мужиком разбрасываться. Детей любит, деньги приносит домой очень хорошие, учёный. Не пьёт, не курит. Вот какую хорошую квартиру получил. В которой ты, кстати говоря, не можешь порядок навести. Думаешь, ему приятно с работы возвращаться? Кругом вещи разбросаны, постель кое-как застелена. А посмотри, чем ты его кормишь? Да другой мужик давно
