— Жена, — сказал он резко, — ты называешь меня грубым животным, ты продолжаешь издеваться надо мной, и все тебе сходит с рук. По-моему я должен доказать тебе, что я воспитанный человек и желаю только лишь одного — наслаждаться твоим присутствием. Ты не хочешь мыть мне спину, значит, мне надо смириться и вымыть спину тебе.
Эрин не могла освободиться от него, синий огонь его глаз приводил ее в трепет. Вероятно, ей суждено познать и его ярость, и его мерзкие шутки. Едва она издала возглас протеста, как оказалась погруженной в чан, полный воды. Она отчаянно пыталась удержаться на перилах, но сильный супруг поборол ее.
— Как нехорошо! — пробормотал он, хватая ее за запястья одной рукой, согнувшись над чаном. — Я не могу потереть тебе спину, пока ты в одежде, не так ли?
— Будь ты проклят, викинг! Я не хочу, чтобы ты тер мне спину! — кричала Эрин, доведенная до отчаяния, когда он схватил ее одной рукой, другая его рука скользнула вниз, нащупала подол ее ночного платья и стянула мокрое белье через голову. Он освободил ее руки, только чтобы снять платье, и затем схватил их снова.
— Сиди спокойно, жена, — сказал он ласково, его глаза были мягкими и притворно простодушными.
Она боролась с ним, пытаясь подняться. Но от этого их обнаженные мокрые тела соприкасались, и она вздрагивала, как будто бы дотрагивалась до огня.
Она опустилась в чан.
— Оставь церемонии, принцесса, — прошептал он тихо, со скрытой издевкой в голосе, — я поступил с тобой как порядочный дикарь, и я должен искупить вину.
Эрин почувствовала, что он отодвинулся назад и, придерживая ее волосы, стал мыть ее плечи. Но сильнее его прикосновений она ощущала сам факт его присутствия, энергию, исходящую от его тела. Она ощущала каждое движение внутри него.
Она оперлась руками о края чана, как если бы стояла у края огромной расщелины и любое ее движение могло бы увлечь ее вниз.
« Что случилось?» — думала она мучительно. Он издевался над ней и до этого, но сейчас было что-то новое. Она была неспособна бороться, двигаться. Она не могла думать; как будто ее разум и чувства были подавлены движениями, прикосновениями мужчины, которого она поклялась презирать. Да, это было что-то новое.» Но этого не может быть «, — ужаснулась она. Она гораздо больше боялась его нежных прикосновений, нежели гнева. Между ними всегда царило напряжение, настороженность, предвещавшая вспышку, даже тогда, у ручья; напряжение, которое делало ее пленницей эротических ощущений.
Олаф не знал, под покровительством Бога или дьявола он находится, желал ли он любить ее или наказать. У него кружилась голова. В мыслях он возвращался к тому дню, когда она ударила его в пах, назвав норвежским псом; потом ему вспомнилась их первая брачная ночь, когда он понял, какую редкостную жемчужину получил, и с тех пор он страдал ночами от желания и гнева, которые она разжигала в нем сверкающими изумрудными глазами.
Эбеновые волосы в его руке создавали ощущение шелка. Шелковой была и кожа на длинной шее, похожей на колонну из слоновой кости. Он набрал в руку воды, чтобы ополоснуть ее плечи, затем опять намылил сукно, чтобы помыть ей спину. Ее спина красиво переходила в талию, а поверхность ягодиц под кромкой воды была покрыта гусиной кожей. Он молча смыл мыльную пену, чувствуя, как она дрожит под его нежными пальцами, затем наклонился ниже и коснулся губами ее затылка. Он видел, как подрагивают ее побелевшие длинные тонкие пальцы на перилах чана, и приблизил губы к ее уху, нежно дыша, что вызвало новый всплеск дрожи.
— Я варвар, принцесса, северный пес. Я поступаю так, как мне подобает.
Он взял ее под мышки и приподнял, опять намыливая спину. Выронил мыло, поглаживая кожу на плече, гладкую, как слоновая кость, затем спустился ниже, лаская ее ягодицы. Он почувствовал, что его охватило желание. Каждое его действие было продуманно и точно. Она содрогалась всем телом.
Он снова дотронулся губами до ее шеи, затем пробежался вниз по всей длине позвоночника, его язык ощупывал нежно каждый позвонок. Он обхватил руками ее бедра, встал на колени, наклоняясь над чаном, чтобы дотронуться до ямочек на ее щеках цвета слоновой кости.
— Нет, пошел к черту, — выдохнула она еле слышно. Олаф с удовольствием ощущал колебания ее бедер и тазовые кости, когда она пыталась увернуться от него.
Он позволил ей повернуться в его объятиях и увидел, что ее глаза широко раскрыты. Он улыбнулся, и вспышка лазурного сияния в его глазах заставила ее приподнять ресницы и затрепетать. Она ясно поняла, что своим сопротивлением доставляет ему удовольствие. Он освободил ее только на мгновение, чтобы достать мыло, и его руки опустились на ее икры.
— Пожалуйста… — шептала она, и победное чувство охватило его тело, так как он почувствовал, что она произнесла это, как зверь, пораженный ядом охотника, и этот яд уже растекался по ее жилам. Она так хотела оставаться спокойной, не выражая ничего, кроме безразличия, но это было выше ее сил. Он почувствовал, что в нем поднимается волна страсти, которая давно не давала себя знать. Она могла ненавидеть его целыми днями, но не могла отрицать, что ее тело трепетало от каждого прикосновения его рук.
Он намылил ее ноги, достигая тех мест, где внутренняя поверхность бедер плавно переходила в живот, и он мог дразнить ее прикосновениями к ложбинкам на ее бедрах и впадине на ее плоском гладком животе. Потом обеими руками он начал гладить ее грудь и ласкать ее круговыми движениями, дотрагиваясь большими пальцами до сосков, скрытых в мыльной пене.
Эрин лежала спокойно, ее ногти вонзились в ладони, пульс на шее бился в бешеном ритме. Он взглянул ей в лицо, почувствовав, как в возбуждении поднялись ее соски, темные, раскрасневшиеся от мытья. Ее глаза были по-прежнему широко распахнуты, зубы стиснуты, но губы приоткрыты, как будто она хотела опять попросить пощады, но не могла. Он наклонился ниже и слабо поцеловал ее. Она позволила ему это, словно находясь под гипнозом, потом попыталась увернуться. Он обхватил сильными пальцами ее шею, наклонился и поцеловал еще раз, проникая все дальше во влажные глубины ее рта своим языком. Она издала слабый крик, но его губы были уверенны и властны, и она не могла ничего поделать. Она позволила увлечь ее в пучину страсти. Пока он держал ее, он прошелся рукой над ее грудью, скользя мылом вниз, массируя шелковую кожу между ее ног. Звук, выдох, стон смешались в ее побежденном теле, но он продолжал свои действия, пытаясь нащупать самую нежную кожу.
Только тогда ее руки отчаянно обхватили его плечи. Он был уверен, что она попытается встать и сопротивляться, но силы покинули ее.
Он прервал поцелуй, набрал пригоршню воды и ополоснул ее тело. Видя, что она старается взять себя в руки, обхватил ее плечи, несмотря на ее попытки исторгнуть мольбу мокрыми набухшими губами. Но все ее попытки оказались тщетны.
Он взял ее, мокрую, на руки, отнес на устланную мехами кровать и положил, глядя в ее блестящие изумрудные глаза. Он смотрел на полные холмики из слоновой кости с покрасневшими вершинами, на гладкий живот, на манивший эбеновый треугольник, который обещал величайшие богатства, строго охраняемые гибкими, красивыми, длинными ногами.
