Вдруг он опять вспомнил слова Мэгин. Феннен Мак-Кормак. Ирландский король, с которым Эрин беседовала в зале. Молодой и красивый король; мужчина, который смотрел на нее с таким состраданием и нежностью.
Он запретил ей разговаривать с Мак-Кормаком, а она попыталась пренебречь его запретом, прежде чем заверила о своей покорности, ибо интересы своего народа она ставит выше собственных симпатий.
Внезапно ярость охватила Олафа. Была ли в этом обвинении хоть доля истины? Вероятно, нет. Аэд не предложил бы ему дочь, если бы она не была невинна. Хотя отец может не все знать…
Любила ли Эрин ирландца? Действительно ли она собирается с ним бежать? Может быть, она лежала рядом с ним, с горящими страстью изумрудными глазами, а их тела сплетались под мягкой паутиной ее эбеновых волос? Представляя это, он еще больше выходил из себя. Он вспомнил, как, лежа рядом с ним, она вздрагивала каждый раз, когда нечаянно касалась его тела.
Он заставил себя успокоиться, удивляясь неожиданному порыву гнева. Он, как ни странно, ревновал женщину, которая всегда приносила ему одни лишь неприятности. Он пожал плечами. Все просто. Он — Волк и король. Викинг. Собственник. Он не чтил законы Брегона. Его жена — его собственность. Если он узнает, что ему изменили, он сначала убьет Мак-Кормака и потом перережет прекрасную, цвета слоновой кости, шею Эрин.
Олаф вдруг улыбнулся. Мак-Кормак собирается уезжать. Может, его отъезд следует ускорить.
Король Дублина рассмеялся от удовольствия.» Ты можешь пытаться что-нибудь предпринять, принцесса, — думал он, — но за этим всегда последует ответный удар «.
Олаф начал размышлять о предстоящей ночи. Оценит ли ирландская королева то, что он сделал для нее сегодня? Он усмехнулся. Неизвестно. Но он очень сомневался, что получит в благодарность хотя бы поцелуй.
ГЛАВА 14
Олаф вошел в большую залу посмотреть, все ли готово к ужину.
Он быстро огляделся, ища глазами Эрин. Ему хотелось посмотреть, так ли она выполняет свои обязанности. Но она была там, и благодаря ей все было готово к свадьбе.
Она разговаривала у огня со своим братом Лейтом, но, почувствовав взгляд Олафа, обернулась, пронзив его изумрудными глазами. Она подошла к нему, исполненная достоинства.
— Лорд Олаф, — прошептала она нарочито сдержанно, ее глаза опустились на мгновение. — Сигурд и Мойра обвенчаются перед ужином, чтобы все собравшиеся могли присутствовать на церемонии, если ты не возражаешь.
Она подняла глаза, и огонек, блеснувший в них, показал ему, что эта вежливость притворная. Она будет выполнять каждый его приказ, всегда подчиняться, но никогда не примет его внутренне. Она будет упрямо лелеять эту сдержанную холодность.
— Прекрасно. Начнем.
Мойра и Сигурд были обвенчаны христианским священником. Потом началось пиршество, и гулянье становилось слишком бурным. Олаф заметил, что его рыжий предводитель краснеет, как мальчишка, а ирландка сияет счастьем.
Олаф много выпил, и это раздражало его не меньше, чем жена, сидевшая гордо, по-королевски, не обращая на него никакого внимания. Когда он встретился с ней глазами, то увидел торжество победы в ее глазах, и несмотря на намерение остаться верным клятве о мире, ему захотелось вытрясти это превосходство из ее глаз и увидеть в них покорность.
Он внезапно улыбнулся ей, но его глаза оставались холодными. Он поднял кубок.
— Выпей со мной, жена, за твою победу и счастливый союз между норвежцем и ирландкой.
Как он и полагал, она повиновалась, подняв в ответ свой бокал, ее прекрасные губы изобразили подобие улыбки.
Потом ему опять вспомнились злобные слова Мэгин.» Феннен Мак-Кормак рядом… возможно, их тела переплетаются в любовном пылу… она хочет убить тебя… посмотри в эти зеленые глаза…»
Рассказы пьяного Сигурда отвлекли его от мыслей. Олаф засмеялся и с пожеланиями счастья отстранил его. Потом он снова обернулся к своей жене, но ее уже не было.
Он осмотрел задумчиво стол, потом поднялся. Он чувствовал боль в висках, потому что плохо спал и весь день наблюдал за тренировками.
Усталый и раздраженный мыслями об Эрин, он покинул залу, приказав Ригу принести чан для мытья в спальню.
Когда он вошел, Эрин была еще не в постели, но уже завязывала тесьму ночного платья над грудью. Он улыбнулся, так как она при виде его вздрогнула, пронеслась по комнате и забралась подальше на свою половину кровати; но он успел заметить колыхание ее груди под тонким льняным платьем и румянец на щеках.
Он ничего не сказал и равнодушно принялся скидывать одежду. В дверях появился Риг, приготовивший чан для мытья. Потом внесли воду. Олаф недоумевал, что случилось с Ригом, почему он чувствует себя так неловко в этой комнате.
Олаф залез в чан. Риг стоял над ним с последним сосудом с водой. Полуоткрыв глаза, Олаф посмотрел на него, усмехаясь.
— Воду, Риг. Ты что остолбенел!
Риг вылил воду прямо ему на грудь. Она была обжигающе горяча, и Олаф зарычал от боли.
— Ты рехнулся, Риг! Уходи, пока мы с тобой не пос…
Риг бросил взгляд на Эрин и выбежал из комнаты, прежде чем Олаф успел продолжить.
Горячая вода немного сняла напряжение. Но он не мог окончательно подавить свою раздраженность, к тому же он был утомлен. Олаф повернулся к жене, она лежала молча и неподвижно, но не спала — в этом он был уверен.
К черту и ее, и ее притворную покорность. А он еще сожалел, что мучил ее, выполнил ее просьбу, покончил с Мэгин, а она хоть бы выказала немного признательности.
Вдруг он улыбнулся.
— Эрин, — попросил он, прикрыв устало глаза, — я хочу, чтобы ты помыла мне спину.
Она не отвечала. Как раньше она притворялась покорной, теперь притворялась спящей.
Он снова заговорил:
— Я знаю, что ты не спишь, жена, у меня был тяжелый день. Я приказываю тебе подойти и помыть мне спину.
— Мой лорд Олаф, — сказала она холодно, не поворачиваясь к нему, — я подчиняюсь тебе во всем, что касается хозяйства, но что касается тебя лично, я ничего не собираюсь делать. Ты обещал моему отцу уважать меня, и ты все время говоришь о компромиссе, но прошлой ночью ты ударил меня, доказывая, что ты дикое животное. Сегодня, однако, ты сделал то, что приятно удивило меня, но все это не более чем твоя обязанность перед моим отцом и перед теми, кого ты завоевал и с кем хочешь жить в мире. Поэтому мы сохраним мир, как ты того желаешь. Я не буду беспокоить тебя, пока твои действия не затрагивают меня, и я так же не хочу, чтобы ты оскорблял меня. Будем жить в мире. Я буду держаться подальше от тебя и не досаждать, тогда у тебя не будет повода ударить меня.
Он поднялся из чана и подошел к кровати, роняя капли на пол, так тихо, что она ничего не услышала до тех пор, пока он не поднял ее одним легким движением. Он был вознагражден изумленным взглядом горящих зеленых глаз. Она перевела руки на его грудь, пытаясь освободиться.
