и мужественных трудов, которые они проделали с утра. Многие разбрелись с огневых позиций, и собрать их в этой пересеченной местности очень трудно. Даже Новозеландская бригада, только недавно введенная в бой, понесла большие потери и в известной степени деморализована. Если с утра войска вновь подвергнутся артобстрелу, провал более чем вероятен; у меня нет свежих сил, чтобы пополнить потери на огневых позициях. Я отдаю себе отчет в серьезности того, о чем я говорю, но если нам предстоит эвакуироваться, то делать это нужно немедленно».
Пока Гамильтон читал донесение Бердвуда на борту своего линкора, тысячи жизней еще можно было спасти. Но пока он рассуждал о том, как на него ответить, пришло второе донесение, ознаменовавшее собой новый поворот событий.
Это новое донесение было от капитана второго ранга Ху-Дакра Стокера, командира австралийской подводной лодки АЕ-2. Он вошел в пролив Дарданеллы, и, экономя заряд батарей, оставался на поверхности; внезапно его встретил огонь с турецких укреплений. Он решил погрузиться и пройти под минными заграждениями. Дважды за время прохождения по проливу ему приходилось рисковать своим судном и всплывать на поверхность, чтобы определиться с местонахождением, и каждый раз вокруг лодки начинали рваться снаряды. Наконец Стокер вышел на главные морские силы турок, укрывавшиеся за минным полем; он выпустил торпеду по одному из крейсеров и пошел на экстренное погружение, едва избежав таранного удара со стороны этого крейсера. Его торпеда попала в цель. Стокер пролежал на грунте 16 часов, читая вслух молитвы своему экипажу — это было воскресенье. Дождавшись, пока турки прекратят охоту за подлодкой, он вернулся к входу в пролив и доложил по радио о своем успехе на флагман «Королева Елизавета».
Находившийся в нерешительности Гамильтон получил донесение и ухватился за эту единственную за весь день внушающую надежду весть. В ответ на просьбу Бердвуда об эвакуации он решил ответить следующее:
«Ваше донесение воистину очень серьезно. Но делать нечего, кроме как окопаться и держаться. Чтобы эвакуировать вас, понадобится не менее двух дней. В то же время австралийская субмарина прошла через Дарданеллы и торпедировала канонерку. Хантер Уилсон, несмотря на большие потери, завтра пойдет в наступление, что отвлечет силы от вас. Обратитесь лично к своим людям, призовите их напрячь все усилия, чтобы держаться. Вы прошли через самое трудное. Теперь вам осталось окапываться, окапываться и окапываться, и только в этом спасение».
И они окапывались, окапывались и окапывались. Стометровая прибрежная полоса, 2000 убитых и раненых, впереди и вверху — холмы, покрытые таким же числом турок, — и войска Анзак роют себе ямы, и то же делают турки. Грандиозный галлиполийский замысел за несколько часов превратился в ту же самую отвратительную позиционную окопную войну, которая понапрасну загубила миллионы жизней на полях Франции.
Солдатам бухт Анзак и Геллес предстояло просидеть в этих окопах и траншеях девять месяцев, а потерям союзников дойти до четверти миллиона, пока начальство не притушило свою гордыню настолько, чтобы признать поражение и отступить.
29 апреля весть о том, что наступление на Галлиполи оказалось не столь успешным, как ожидалось, достигла Лондона. Весть пришла не от Гамильтона — он, с тех пор как его наступление провалилось, уклонялся от прямых донесений. Сообщение о надвигающейся катастрофе поступило от Королевского военно-морского флота.
Срочно требовались свежие силы — и они были в наличии. В Египте, в районе исходного сосредоточения, стояли без дела войска в ожидании приказа плыть к Галлиполи. Но Гамильтон их не вызвал — либо не знал об их существовании, либо из-за своей гордыни. Этого никто не знает. В конце концов подкрепление было послано прямым приказом из Лондона. Но и турки собрали на узком участке фронта свои лучшие полки.
За две недели после высадки в бухте Геллес Уэстон потерял 6500 человек и не достиг ничего. Люди умирали, не получая должной медицинской помощи; запас боеприпасов был катастрофически мал. Штыковые атаки и мелкие вылазки через траншеи — вот такая велась война.
Положение в бухте Анзак было не лучше, если не хуже. Солдатам выдавали не больше двух патронов в день, разве что в условиях непрерывных атак. Вдоль неровной фронтовой полосы расстояние между вражескими траншеями местами не превышало 10 метров. Люди жили в норах, как крысы, под постоянным огнем турецких батарей; раненые умирали на своих носилках.
18 мая в бухте Анзак произошел самый кровавый за всю кампанию бой. Турки ввели свежие силы и теперь втрое превосходили по численности 12 000 еще боеспособных австралийцев и новозеландцев. В 5 часов пополудни начался невиданный доселе артиллерийский обстрел. Он продолжался весь вечер и ночь; осажденные Анзаки ежились в своих норах. В 3 часа ночи Бердвуд приказал своим войскам изготовиться к предстоящей атаке. Не успели они занять свои огневые позиции, как огонь стих. На фронтовой полосе наступила тишина. Раздался звук трубы — и лавина турок навалилась на Анзак. Волна за волною накатывались они на нейтральную полосу, но каждый раз их выкашивали, не давая пересечь узкое пространство. Тех немногих, что прорывались и достигали траншей, закалывали штыками. Атаки продолжались всю ночь и до середины дня. Не успевала одна волна турок пасть под дружным огнем союзников, как новая уже вздымалась над брустверами и устремлялась навстречу своей гибели.
Турецкое командование дало отбой только тогда, когда пало 10 000 их солдат, причем половина из них — не далее нескольких метров до траншей Анзак.
Потянулись часы и дни; обе стороны засели в своих траншеях; наступило относительное спокойствие. Но день и ночь стояли над нейтральной полосой крики и стоны оставшихся там раненых. Тела начинали разлагаться; опасность болезней нарастала с каждым днем. Анзаки настаивали, чтобы Гамильтон договорился о прекращении огня и захоронении погибших. Гамильтон отказался, заявив, что такая просьба должна исходить от турок.
Тогда добровольцы, выходцы с другой стороны Земного шара, взяли инициативу в свои руки и 20 мая выбросили над фронтовой линией флаг Красного Креста. Турки немедленно открыли по нему огонь; древко разлетелось в щепки. И тогда случилось нечто экстраординарное.
Высунуть голову над траншеей передовой полосы означало погибнуть. И несмотря на это, один турецкий солдат выскочил из окопа и побежал по ничейной земле навстречу австралийцам. Добежав, он остановился над траншеей, на ломаном французском извинился за стрельбу и побежал обратно. Через несколько минут над вражескими траншеями появился флаг Красного Полумесяца. Генерал Уолкер, командир 1-й австралийской дивизии, поднялся и медленно пошел к турецкой огневой полосе. Никто не выстрелил. Пять турецких офицеров вышли ему навстречу, и они стояли на нейтральной полосе, обмениваясь любезностями и угощая
