мне в лицо, а я силюсь вспомнить, где его видел.
— Руки развяжешь, встану.
Тот кивает.
Расстегнув на моих руках браслеты, помогает подняться и сесть на стул.
— Тебе бы в больничку, — осматривает меня задумчиво.
— Нормально все. Покурить дай.
Вытянул из пачки сигарету, дал мне вместе с зажигалкой. Затянулся горьким дымом, немного полегчало.
— Что ж вам вечно-то неймется, Греховцевым? — задал вопрос майор. В его глазах читалось осуждение.
И тут до меня доходить стало. Где я мог его видеть. В отцовском старом фотоальбоме. Это тот мент, что за домом нашим присматривал.
— Лапин, кажется, верно?
— Можешь называть меня Андреем, — он устроился напротив меня.
— Рассказывай, Паша, как ты вляпался в это дерьмо?
Что ему рассказывать? Он ведь и так в курсе всего. Сто процентов, дело мое уже не раз изучил.
Мозг начал соображать. Лапин здесь, значит, отец в курсе всего. Но откуда? На ум приходила только одна догадка… Нет, этого просто не может быть…
— Отец, — сказал я и дыхание задержал в ожидании ответа. Лапин кивнул. А у меня оборвалось все. Прикрыл глаза, чувствуя, как гнев нарастает.
— Кто?
Лапин поднял на меня тяжелый взгляд.
— Ника.
— Чертова девчонка, — процедил сквозь зубы. — Но как? Позвонила?
— Она уже дома, еще неделю назад улетела.
Бл*дь! Я же просил ее задержаться здесь, пока до конца не поправится. Я же просил, чтобы не говорила ничего родным. Я решил все, я остался здесь, чтобы она могла начать все сначала. Уехать к родным и заново строить свою жизнь. Но ей, бл*дь, захотелось домой. И плевать, что станет с отцом и матерью, как только они увидят ее с гематомами на лице.
Лапин мысли мои читал.
— Ей страшно здесь было одной, вот и сорвалась к отцу.
Не страшно было связываться с мудаком, хотя все предупреждали. А потом не страшно не слушать меня и посылать к черту. А когда в дерьмо по самые уши влезла, вдруг стало не по себе. Побежала жаловаться. Чертова эгоистка! Отец же сюда сорвется, а здесь ему точно конец. Я посмотрел на Лапина.
— Только не говори мне, что он в пути. Это ведь за ним охотятся.
— Я слышал, ты разобрался с ними.
— Только с пешками. На заказчиков пока сил не хватило.
Он ухмыльнулся. Я все никак не мог понять, какого хрена ему так смешно? Что он вообще может понимать? Греющий свою задницу на теплом государственном стуле мусарни. И еще пытается корчить из себя великого философа.
— Странный обмен, Паш. Пешки и лет восемь тюрьмы… Не прогадал ли ты?
Еще пара слов, и я не выдержу, всеку ему.
— А ты предложил бы оставить тех ублюдков безнаказанными?
— Ты убил их?
Теперь мне стало смешно. Вот как он считает. Раз Греховцев, значит, убил.
Приблизился к нему поближе. Так, чтобы уяснил раз и навсегда.
— Нет. Но теперь они будут жить и помнить о том, что сделали. Каждый чертов день сожалеть.
Лапин откинулся на спинку стула. Улыбнулся.
— Так на отца похож…
Бл*дь, сейчас совсем не до ностальгии или прочей херни. Нужно было спасать отца.
— Андрей, ему нельзя сюда. Он попадет сразу же, понимаешь? Они его не оставят в живых. Сколько он может от смерти ускользать?
Майор кивнул.
— И вытаскивать тебя тоже не надо.
— Мы же не маленькие. Все прекрасно понимаем.
Он кивнул.
Вытянул из кармана телефон, набрал кого-то.
— Держи. Я выйду, не буду мешать.
Я посмотрел на гаджет. Там был иностранный номер. Отец.
Прикрыл глаза, чувствуя, как по венам пробегает дрожь. Я не знал, что услышу там, на том конце, но понимал, что легко уже не будет.
Принял вызов. Несколько долгих секунд в динамиках стояла тишина. Но я был уверен, он слышит меня. Чувство вины стягивает петлей на шее, я не знаю, с чего начать.
— Прости. У меня не было другого выбора.
Снова молчание. А мне так стыдно. Я чувствую себя маленьким мальчиком, который не смог, не оправдал надежд. Я недостоин быть его сыном.
— Почему ты не сказал?
Его голос был натянутым, без эмоций. Но я представлял, какая война сейчас происходила внутри него. Отец порвет любого за своих. Он жизнь свою отдаст не глядя, лишь бы мы были в безопасности. И он отдавал уже свою жизнь.
Слезы застилали глаза. Вдруг все силы словно покинули. Ничего так не могло меня выбить из равновесия, ничего не могло поколебать мою веру — ни побои ментов, ни мысли о том, где я проведу ближайшие несколько лет. А когда услышал в его голосе разочарование — накрыло.
— Мальчики взрослеют, — произнес хрипло, пытаясь улыбнуться. Но все так криво и несуразно получалось. Даже в голосе слышались слезы. Я долбанный неудачник и слабак.
— Они должны становиться мужчинами и выбирать свой путь. Поцелуй наших девочек. Скажи, что я люблю их.
Отец долго молчал. А я, уже не сдерживаясь, рыдал, как в двенадцать лет, когда убили Ромку Македона. В тот день я плакал в последний раз. И сейчас во мне было столько же боли.
— Как мама? Держится?
— Мама не знает. Ника сказала ей, что попала в автокатастрофу.
Я кивнул. Слава богу, иначе мама бы не пережила этого.
— Я могу приехать. Я вытащу тебя.
Не спрашивал. Утверждал. И я понял, что этого не допущу ни за что. Даже если мне понадобится отречься от них и к чертям послать. Я не позволю ему убить себя.
— Нет. Тебя ждут, слышишь? А я им не нужен. Всего год, и я вернусь!
Соня
Я находилась в полном отупении. Мой организм настолько устал от слез, от боли и нервов, что уже просто не было сил плакать. Я смотрела на Марка, на Маринку и молчала. Я не знала, что им сказать.
— Сонь, хочешь, я отвезу тебя домой? — к нам подошел Олег. Марк зыркнул на него. Олег побаивался его, но и бросать меня не хотел. Все эти пару недель он очень помогал мне. Был рядом, позволял изливать ему душу и не осуждал. Я была благодарной ему, Олег — хороший друг.
Сегодня, когда после работы у театра меня жали Марк с Мариной, он не стал оставлять меня с ними одну. Я не хотела с ними разговаривать. Забыть о Монтане — это было единственное мое желание. Но как бы я с собой ни боролась, не могла. Не выходило у меня даже на каких-то пять минут перестать думать о нем.
Две недели прошло с того дня, как раскрылась ужасная правда.
