русского, но и других народов России)»[288].
Выдающийся мыслитель современности А.Ф. Лосев отмечал, что жизнь как вечное рождение и умирание – бессмыслица, если она не выходит за свои пределы. Род порождает индивида, и он становится частью общего. «В человеке нет ничего, что было бы выше его рода. В нем-то и воплощается его род»[289]. Личное утверждает себя «лишь на лоне целого, на лоне общей жизни, на лоне чего-то нужного, законного, нормального, сурового и неотвратимого, но своего любимого, родного и родственного, на материнском лоне своей Родины»[290].
Не случайно, что слово «род» и «Родина» имеют общий корень. Нас рождает «не просто бытие», не просто «материя», не просто «действительность» и «жизнь» – «все это нечеловечно, надчеловечно, безлично и отвлеченно – а рождает нас Родина… нечто великое и светлое, нечто святое»[291].
Кротость и несокрушимость национального духа питала тысячелетняя история России, традиции, сформировавшиеся еще на этапе Древней Руси. Среди них, безусловно, первое место занимает поклонение святости рода и Родины.
Укорененная в восточном славянстве общинная психология давала возможности сердечного восприятия одного из главных догматов христианства – соборности как единства верующих во Христа людей, причем живших в прошлом, живущих в настоящем и тех, кому предстоит жить в будущем. Идея соборности стала мощной силой, препятствующей межплеменным раздорам и усобицам, обеспечивающей необходимое для многоплеменной Руси сплочение. При этом границы общинного коллективизма через соборность раздвигались до вселенских масштабов, и исконные общинно-племенные чувства теперь питали чувства принадлежности к огромному христианскому миру.
В православии мирно уживалось духовное и житейское. На это обратил внимание В.М. Лурье: «Реальная жизнь христиан представляла и представляет собой такую динамическую картину: множество людей, подчиняющихся церковным правилам ради вполне житейских, даже незагробных выгод, из которого потихоньку отсеивается меньшинство тех, кто понял, что есть вещи поважнее житейских»[292].
Действительно, большинство верующих и сегодня ждут от религии поддержки и помощи в достижении земного благополучия. Эти настроения – пережиток язычества, когда жертвами и приношениями задабривали богов и просили помощи и покровительства в насущных, часто повседневных делах. Этот языческий пережиток не был изжит, а прочно укоренился в религиозном сознании простых верующих, что, как считают богословы, истощало религиозные чувства и отодвигало веру на задворки внутреннего мира, выдвигая на первый план заботы о своем и семейном благополучии.
Однако обращение ко Христу, Богородице, святым за помощью в житейских нуждах не только приземляло религиозные чувства до обыденности, но делало их доверительными и искренними, звало к живому общению с теми, кому молились в храмах. Эта, по сути, языческая составляющая религиозного опыта православных христиан в значительной мере способствовала превращению православия в народную религию, которая отвечала чаяниям и надеждам верующих, спасала от уныния и отчаяния, вселяла веру в Божью помощь и собственные силы. Было принято молиться: для исцеления от болезней – великомученику Пантелеймону, при недугах скота – мученику Флору, при нашествии на сельхозугодия различного рода вредителей – мученику Трифону и т. д. В связи с этим В.Г. Богораз-Тан писал о том, что христианство не привело к единобожию, а «просто заменило одно многобожие другим»[293]. Это спорная точка зрения, но в ней есть рациональные зерна.
Происходило своеобразное поглощение язычества православием. Б.А. Рыбаков писал: «Принятие христианства в качестве государственной религии не означало полной и быстрой перемены образа мышления. Были учреждены епархии, построены церкви, общественные богослужения в языческих святилищах сменились богослужениями в христианских храмах, но серьезного перелома во взглядах, полного отказа от верований предков не было. <…> И не могло быть, потому что резкое противопоставление христианства язычеству, в качестве двух диаметрально противоположных друг другу систем, как противопоставление “света” “тьме”, было не отражением реальной сути, а литературно-полемическим изобретением христианского духовенства, определенным миссионерским приемом»[294].
Устойчивой традицией стали праздники с языческими корнями: Святки, Масленица – встреча весны, почитание предков в родительские дни, летнего солнцеворота, 24 июня день Купалы и многие другие. Дохристианские пережитки столетиями присутствовали в свадебных и похоронных обрядах, в символике одежды, украшений и др.
Язычество органично вживалось в христианство во многом благодаря тому, что в Древней Руси христианизация населения шла по-преимуществу мирно. Об этом свидетельствует множество фактов. Приведем один из них. В Ростове во второй половине XI в. проповедовал христианство впоследствии канонизированный епископ Леонтий. Его житие рассказывает, что Леонтий был изгнан из города «буйными» язычниками. В ответ тот смиренно поселился в окрестностях Ростова и продолжил миссионерскую деятельность, учил ростовских детей грамоте и крестил их. Приобщал язычников к христианству примером своей праведной жизни, проповедью и не в последнюю очередь вовлечением их в христианскую культуру через обучение грамоте.
Подобную деятельность вели многие проповедники христианства Древней Руси. В результате значительная часть населения Киевской Руси, прежде всего, древнерусских городов была грамотной. Об этом свидетельствовали берестяные грамоты. Историков поражает то, что значительная часть найденных берестяных грамот была написана простыми людьми по самым разным житейским вопросам. Учили грамоте по Псалтырю, по Евангелию, о чем говорит, например, древнейший памятник русской письменности – «Остромирово Евангелие», оказавшееся «учебным пособием».
На христианизацию Руси решающее влияние оказало кирилло-мефодиевское наследие. Вспомним, что святые братья обращали славянство в христианскую веру исключительно проповедью Слова Божьего, а главное – через вовлечение их в мир христианской культуры. Для этого они совершили исторический подвиг – разработали славянскую письменность и перевели на славянский язык священные, основополагающие христианские книги. Добились они и того, чтобы богослужение в славянских храмах, в данном случае древнерусских, осуществлялось на понятном для верующих родном языке, а не на непонятной латыне, как это было в римских церквях. Тем самым кирилло-мефодиевское наследие создавало условия для осознанного восприятия верующими христианских истин.
Кирилло-мефодиевская традиция исключала насильственное обращение язычников в христианскую веру. В других регионах Европы складывалась иная, чем на Руси, обстановка. Так, на севере вдоль Волго-Балтийского пути противостояние язычников и христиан было острее и жестче. На южном берегу Балтики и язычники, и христиане были менее терпимы друг ко другу. В силу большей организованности язычников, имевших жреческие касты, а также по причине корыстного характера христианизации германо-католического образца славяне и славянизированные племена неоднократно восставали и наносили мощные удары по христианским странам. Крупное восстание 983 г. привело к ликвидации христианских общин на большей части южных берегов Балтики, и, скажем, поморяне были окрещены лишь в 20-е годы XII столетия[295].
Выдающийся мыслитель Иван Ильин писал: «Православная Церковь никогда не обращала иноверных в свою веру мечом или страхом, открыто осуждая это и запрещая уже в ранние века своего распространения. Она не уподоблялась ни католикам (особенно при Карле и Каролингах, и во Франции в эпоху “Варфоломеевской ночи”
