знаю я, что всё он понимает, что наша близость будет в данном конкретном случае — показная, лишь игра на публику. И вдруг дошло — это-то меня и смущает.
Не хочу я на публику. Его хочу. И плевать на соглядатаев — пусть хоть на слюну изойдут, Сит мой, и в постели, да и не только в постели, я хочу, чтобы всё у нас было по-настоящему. Так, как было в первый раз. Так, словно нам обоим нечего терять.
Не знаю, то ли ментальная связь опять сработала, то ли Сит и сам ощущал что-то подобное, но он, перекатив меня на спину, склонился надо мной и прошептал в самое ухо.
— Это — ты. Ты — моя.
Глухой рык вскружил голову, мой рык, заглушить который способны только его губы, губы, ощутить которые прямо сейчас было не просто желанием — жаждой, необходимостью. Я вцепилась обеими руками ему в волосы, притягивая к себе, делая ему больно, но зная — он не отстранится, отдастся мне, не просто позволит направлять его движения, но сольёт их воедино с моими, подхватив ритм, жар, страсть, глубину, соединяя их в одно целое, ощущая и даря ощущения единого порыва, в котором растворяются на двоих моя страсть и его нежность.
Рык сменился тихим стоном, когда я наконец ощутила его мягкие губы, целовавшие моё лицо, виски, шею. Нежно, практически невесомо. Моя дрожь и нетерпение передались и ему, но он справлялся с ними за нас обоих. Я разжала пальцы, опустив руки на его лицо, ощущая его губы и на своих пальцах. Скользнув к шее, расстегнула несколько пуговиц, затем, теряя терпение, надавила на грудь.
Приподнявшись надо мной на коленях и сжав при этом мои бёдра, он просто стянул рубашку через голову, с силой дёрнув рукава, не обращая внимания на отскочившие невесть куда запонки. Я же уже справилась с застёжкой его брюк, краем сознания жалея о штанах, которые можно было стащить пальцами ног. Сит прижался ко мне, лизнул ключицу, поднялся языком вверх, по шее, к моему уху и легонько прикусил мочку. И тут же отстранился, совсем, чтобы через несколько мгновений вернуть мне тяжесть своего тела, теперь уже совершенно обнаженного.
Страсть, охватившая дрожью, немного схлынула, сосредоточившись на кончиках пальцев, на губах, нежными тоненькими иголочками покалывала внизу живота, заставляя выгибаться навстречу своему мужчине, не то приглашая, не то требуя полного единения.
Он старался войти в меня медленно, но я, обхватив ногами его бедра, резко подалась вперед, впустив его сразу и полностью, и он снова поддался мне, тоже прогнувшись, пропустив свои руки мне под спину и прижимая к себе, всю, вдавливая моё тело в кровать своим, не сдерживая стоны, вырывавшиеся у него в такт нашим движениям.
Наслаждение в каждом вздохе, в каждом поцелуе, в каждом толчке внутри меня. Наслаждение — одно на двоих. Вцепившись в него в момент пика обоюдного оргазма, всё равно не разжала объятий, заставив остаться на мне до полного расслабления мышц, позволив ощущать не только его силу и страсть, но и слабость.
Да. Так. Полностью и безраздельно.
Всем весом. Всей сутью. Мой.
СТОЛИЦА
В том, что я не захотела сбежать с этой планеты сразу же по прибытии сюда с мужем, сыграла немалую роль Столица.
Признаюсь — я была впечатлена. Несмотря на гадкие нравы, талантливые люди на этой планете есть, и их умения в полной мере были использованы при создании этого города.
Отделённое от остального мира защитным куполом, под которым контролировалась не только погода, но и состав воздуха, место стало раем для воплощения самых великолепных и утончённых фантазий архитекторов и ландшафтных дизайнеров, если у них вообще было такое разделение.
С "Регьям Аудицерент Консилья", или, по-нормальному — Дворцом Совета в центре, под наивысшей точкой купола, площадь была разбита на Форштадты, своеобразные автономные предместья, исполненные каждое в своём, неповторимом стиле, но с плавными переходами, позволяющими нейтрализовать впечатление чуждости, и создавая полное ощущение гармонии. И всё это утопало в живых растениях всех цветов спектра.
Но насладиться этой гармонией мне не дали. Приходится вливаться в столичный бомонд — даже с наследством полностью разобраться не могу.
Слава Соли, траур по почившему мужу носить не нужно. Всем откровенно безразлична его смерть, да и ко мне отношение настороженное, но не враждебное. Даже самые родовитые ханжи и снобы не сильно привечали Дэрека, ушедшего с головой в науку, пожертвовав ради этого даже своим местом в Совете.
И вот тут начинается самое интересное. Место до сих пор вакантно. Точнее — ожидает меня, как единственную живую представительницу сего гордого рода, хоть и через брак, а не по крови. Но Дэрек мало того, что не лишил меня прав на свою фамилию, так ещё и завещание накатал, объявив наследницей и имущества, и титулов, и полномочий.
Я-то и рада бы отказаться, но, перехватив взгляды, (Дика — не то, что бы угражающий, но исполненный пояснений, где он меня прикопает, если я откажусь, и Карея — "сочувствую-но-ничего-не-могу-поделать-скорее-подержу-лопату"), поняла, что фиг мне. Советника-марионетку из меня всё-таки сделают. Вопрос только в том, кто успеет первым.
И на Дика все деньги я бы не поставила. Максимум — третью часть. Потому что желающих на эту роль было, как минимум, ещё восемь — по числу оставшихся Советников. И это я уже молчу про тех, кому выгоднее меня просто прикопать, не дожидаясь, пока я доведу до этого Ричарда Трэнтона.
Оттереть его от меня попробовали на первом же рауте. Ага, щщас. Я теперь как-то сразу поверила, что он из Третьей секции. Трупов я, правда, не видела, но и подозрительных стражей, явно не без применения силы оттеснивших Дика в тёмный коридор — тоже. А вот сам он вернулся через несколько минут с коньяком и бокалом шампанского для меня. И без пиджака.
Тогда оппоненты и предполагаемые мои будущие покровители решили пойти другим путём — официальным. Ага, щщас. Оказывается, я ещё в больнице подписала на Ричарда доверенность полностью представлять мои интересы. Отдам должное — он ею не злоупотреблял. Доверенностью. Даже пытался объяснять мне, что именно он там представляет. На сороковой минуте я сдалась. Пусть представляет, только меня не трогает.
