том, что эти слова этимологически связаны и родственны по элементарному принципу наложения? Даже не лингвисту понятно, что одно произошло от другого. Единственный вопрос – какое из них первично? И, оказывается, это очень легко установить. По всем историческим данным город Порту существовал ещё до образования самого государства и первоначально назывался Portus Cale, затем Portucale. Отсюда – Португалия. Надеюсь, на меня не обидятся португальцы, если я назову этот город зерном Португалии. Из него в итоге выросла эта прекрасная страна.
Город расположен в устье реки Дору. Мы встали к причалам в районе моста дона Луиша. Мост опирается на высокие скальные выступы по обоим берегам реки и своей гигантской арочной опорой напоминает элемент Эйфелевой башни. Недаром его строил ученик и компаньон самого Эйфеля Теофил Сейриг. А, впрочем, дорогой читатель, зачем тебе эти сведения? Лучше прокатимся вместе со мной на велосипеде по окрестностям. Это более здоровый способ существования, чем рыться в пыльных фолиантах истории.
Рано утром мы подадимся в сторону Атлантического побережья, изрезанного многочисленными живописными бухточками, будто специально предназначенными для общения с океаном. В каждой бухточке пляж, огороженный скалистыми выступами, хаотично разбросанными по всему побережью. Эти каменные глыбы валяются так небрежно, что можно подумать, их разбросал в далёкие мифические времена гулявший вдоль берега великан. Песчаные пляжи чередуются с галечными – выбирай на вкус.
Отдельные прибрежные закутки напоминают глубокие купели, защищённые от океанского прибоя рифом – грядой скалистых образований и камней, – где волнение океана умеряется сразу на несколько баллов.
Вода в купелях оказалась на редкость холодной. Я в полной мере почувствовал на себе умеренно-тёплое Португальское течение, которое в тот день на фоне жаркого солнечного дня обжигало и не давало насладиться в полной мере морским (а точнее – океанским) купанием. Загорающих было много, купающихся – единицы. Когда я переодевался после омовений в благословенных водах Атлантики, тонконогий португалец с густыми чёрными усами, как у нашего «деда», прислонившийся спиной к большому скалистому валуну, спросил меня о чём-то по-португальски. На всякий случай я ответил по-русски: «Очень холодно!». Португалец рассмеялся, показывая ровные белые зубы под чёрными усами, будто я сказал что-то очень смешное.
После бодрящего купания хорошо было проехаться по ровной асфальтовой дорожке вдоль кипящего прибоем Атлантического океана, насладиться быстрой ездой и открывающимися видами, сменяющими друг друга, как в детском диаскопе. Насколько красива и благоуханна бывает наша Земля в своих нерукотворных проявлениях! Для того Дух Божий во тьме носился над водою, чтобы, в конце концов, создать свет, а затем твердь небесную и земную (и стало так). «И назвал Бог сушу землёю, а собрание вод назвал морями: и увидел Бог, что это хорошо» (Бытие, 1; 10). И возник пейзаж, которому нет равных, ибо в нём проявились осмысление и радость. И нет ничего более прекрасного, чем эта граница на стыке океана и тверди.
Возвращаясь назад, я наконец-то увидел массовые купания. Купались в основном на относительно мелководном пляже, защищённом с двух сторон мысами и расположенном ближе к устью Дору. Уверен, что вода там была теплее. «После хорошей велопрогулки не мешало бы выпить настоящего португальского вина», – подумал я и свернул в попавшийся по дороге магазин. В нём за 600 крузейро я выбрал себе пятилитровую пузатую бутыль сухого Roze с нарисованным на этикетке мостом дона Луиша, килограмм спелых яблок (100 крузейро), апельсинов и бананов (180 крузейро за кг.). Чтобы был понятен уровень цен, даю курс на тот период: 163 крузейро = 1 доллару. В Авейру цены немного ниже. Вероятней всего это объясняется большим притоком туристов в Порту. Хотя между городами всего-то 50 км.
Вино оказалось отменным на вкус. Оно вобрало в себя не только соки земли, но воздух и красоту португальского побережья. Рядом с нами, по корме, стоял мурманский рыбак – БМРТ (большой морской рыболовный траулер) «Шереметьево». Зашёл он по каким-то техническим нуждам. Моряки с траулера организовали левую торговлю своей рыбопродукцией. Рыбаки с наших промысловых судов и в советское время отличались предприимчивостью и небрезгливостью ко всякого рода коммерческим сделкам – народ был лихой – а в отпущенные девяностые и подавно никого не стеснялись. Владельцы местных ресторанов и кафе, оптовики и розничники всех мастей стекались к борту «Шереметьево» и «незаметно» вывозили товар по своим точкам. Это были, конечно же, обоюдовыгодные сделки – рыба в Европе всегда отличалась дороговизной. А в Союзе она была самым дешёвым продуктом. Многие уже, наверное, и забыли, что треска, мойва, путасу стоили по 30 копеек за килограмм. А экипажи рыбопромысловых судов, добывающих эту дешёвую рыбку, тем не менее считались самыми высокооплачиваемыми работниками на всём постсоветском пространстве. Сейчас даже поверить в это трудно.
Поскольку рядовой состав в дележе прибылей не участвовал, матросы и рыбообработчики старались сбыть свою «левую» продукцию, к которой относились самодельные рулетики из скумбрии, вяленый палтус и окунь, строганина из макрели. Всё это считалось и являлось по своей сути рыбными деликатесами. Кто не пробовал вяленого палтуса, тому бесполезно объяснять, насколько он хорош. То же относится и к рулетикам, не говоря уж о строганине. Палтус, правда, оказался подпорченным, с небольшой горчинкой. А это значит, что, или перевисел на вялке, или попал в другой температурный режим. Но всё равно матрос с «Шереметьево» содрал за него 10$.
– Был бы в полной кондиции, – пояснил матрос, – стоил бы дороже. – Но с пивом пойдёт в лучшем виде. Пиво здесь дешёвое – 70 крузейро банка. А в банке ровно 454 грамма.
И он оказался прав. На десять долларов, которые он получил от меня за рыбу, можно было купить ящик баночного пива – 24 банки. А это чуть более десяти литров. Думаю, он не прогадал.
Чтобы пополнить судовое меню, взяли с БМРТ ещё и мороженого палтуса. Тот оказался в кондиции. А чтобы совсем нас ублажить кок Петерис выставил на стол ещё и варенье из остатков, как он выразился, «цельнотянутой» английской алычи. Мы то думали, что она закончилась. Но когда прошли прыщи на лицах наших матросов, которые больше всех налегали на компоты из этой ягоды, Петерис решил продолжить эксперимент и убедиться уже окончательно, что алыча тут ни при чём. Так и оказалось: от алычового варенья прыщевой пандемии не последовало.
Пока мы загружали в трюма местный гранитный камень и каменную плитку для мостовой, я напоследок решился прокатиться по улицам Порту. Почти все улицы этого города мощены тёсаной каменной брусчаткой. Брусчатка эта так плотно уложена, что при езде нет характерных для таких покрытий вибраций
