Я пообещала.
– Джо, нам пора. – говорит дядя и, схватив меня за руку, тащит из лаборатории.
Вырываю руку и, смотря на то, как Дельгадо-старший подходит к панели управления капсулой, кричу:
– Что вы делаете?!
Рука старика замирает, так и не коснувшись кнопок.
– Отключаю Куб. – печально говорит старик.
Подлетаю к нему и встаю между Дельгадо и капсулой, в которой покоится холодное тело Рэя. Меня трясет, и не понимаю почему, но я могу говорить только криком:
– Не подходи к нему! Не смей отключать Куб!
Эрн, Дельгадо, Гаррет и Джервис смотрят на меня жалостливыми взглядами. Не нужна мне их жалость! Не меня нужно жалеть!
Гаррет первым приходит в себя и подходит ко мне медленным и осторожным шагом, словно я дикое животное, которое нужно приручить. Парень встает возле меня и на удивление мягко говорит:
– Но Рэй попросил.
Бросаю на него злой взгляд:
– И вы всё видели?
Гаррет кивает, и тут же морщится от боли в затылке, прикладывает руку к голове, и я вижу на его пальцах пару капель крови. Старик отводит взгляд в сторону, Джервис сжимает губы в тонкую, практически невидимую линию.
– Да. – отвечает дядя.
– Это личное. – шепчу я, мне кажется, что они заглянули мне в самую душу и разглядели там то, что я не готова была показать никому, кроме того, кто хочет смерти. Кроме Рэя.
Старик берет мою трясущуюся руку, но я тут же её забираю. Почему они все трогают меня? В данный момент мне ненавистны их касания, они стирают воспоминания о руках Рэя, которые только что обнимали меня.
– Ты пообещала ему. – говорит старик.
– Я соврала. – уверенно говорю я, и теперь сама хватаю морщинистую руку Дельгадо и, пропуская мимо ушей крики дяди о том, что пора уходить, говорю. – Не отключай Куб.
– Но он просил. – пищит старик.
– А теперь я тебя прошу. – свободной рукой вытираю слезы, которых больше нет. – Спаси его.
– Я… я не могу обещать.
Каждое слово Дельгадо давит на сердце, но я не верю, что всё закончится именно так. Просто отказываюсь отключать чертов Куб и терять Рэя навсегда. Я солгала ему. Но я не могу. Просто – не могу отпустить его.
– Есть хоть малейший шанс, что Рэя можно спасти?
– Да, но… – неуверенно начинает старик, и я тут же перебиваю его.
– Без каких-либо "но", спаси Рэя. Спрячь его от своего сына, и когда-нибудь я вернусь. А если он очнется, то скажи, что я жду его. – новые слезы бегут по щекам.
– Где ждешь? – спрашивает старик.
– Он поймет где. – отвечаю я, сглатывая горький ком.
Дельгадо так печально смотрит на меня, что у меня кулаки чешутся.
– Джорджина, девочка моя. – не хочу, чтобы он так меня называл, но молчу, и Дельгадо продолжает. – Даже если мне удастся его спасти, то он никогда не сможет ходить, а для него это хуже смерти. Он сам так сказал.
Злость берет верх. Да как они не понимают, что жизнь в любом случае лучше, чем смерть? Как они не понимают, что только смерть нельзя изменить, всё остальное возможно. Вырываю руку и говорю сквозь стиснутые зубы:
– Спаси его, иначе я убью твоего сына, твою жену и даже собаку, если она у тебя есть. Если ты превратишь мою жизнь в ад, я отвечу тем же.
Я постараюсь.
Очень сильно постараюсь.
Взгляд старика такой потерянный, что, возможно, мне стало бы его жаль, но не сегодня.
– Спаси его. – теперь я начинаю молить. Я готова угрожать и одновременно ползать в ногах у того, кто когда-то придумал ад, который мы прошли совсем недавно. Старик кивает, но это выглядит не очень-то и уверенно. – У тебя получится его спрятать?
– Да. Мой сын никогда не заходит сюда.
– И ещё одна просьба. – шепчу я так тихо, что меня слышат только старик и Джервис.
– Слушаю.
– Сделай так, – бросаю взгляд на капсулу, – чтобы он просто спал. – перевожу взгляд на экран и вижу, как Рэй сидит на полу. Там, где я оставила его. Склонив голову вниз, он не шевелится, и я даже боюсь представить, о чем он сейчас думает. – Не хочу, чтобы Рэй был одинок.
– Хорошо. – соглашается старик.
Дядя устал ждать. И командным голосом приказывает нам уходить. В его руке шипит рация: "Двери почти открыты! Найти Джорджину Джонс и Джервиса Флауэрса! Доставить живыми!" Тишина и снова: "Повторяю! Найти Джорджину Джонс и Джервиса Флауэрса! Привести живыми!"
Переглядываемся с Джервисом, и я понимаю, что Доктору мы нужны из-за того, что мы Чистые, из-за нашей регенерации или слуха. Это всё, что нас связывает, и что-то из этого срочно нужно Дэвиду Дельгадо.
В спешке покидаем лабораторию, я даже не позволяю себе ещё раз взглянуть на Рэя. Боюсь, что если увижу его, то не смогу уйти.
Я, дядя, Гаррет и Джервис, вот и всё. Остальных мы так или иначе потеряли. Утираю последние слезы, понимаю, что я до сих пор хромаю. Не сильно, но это замедляет мою скорость. Нога не болит. Возможно, и болит, но агония внутри меня гасит эту боль. Стараюсь набрать достаточную скорость и про себя повторяю одну-единственную фразу: "Я вернусь, я вернусь, я вернусь за тобой. Обязательно. Клянусь". Как сумасшедшая повторяю эту мантру и надеюсь, что хотя бы это слово, данное себе, я сдержу.
На бегу спрашиваю у дяди:
– Через сколько вертолет?
– Через два часа.
Мы успеем. Я надеюсь, что успеем. Дальше бежим молча ровно до того момента, пока я и Джервис не останавливаемся как вкопанные. Лай собак. Прямо перед нами.
Гаррет сразу понимает, что что-то не так и тоже останавливается, а вот дядя пробегает лишние метры. Обернувшись, хмурит брови, не понимая нашу незапланированную остановку.
– Там собаки. – говорит Джервис. – Следовательно, и военные тоже.
Я не могу смотреть на него. Увечье Джервиса – лишнее напоминание моей глупости. Из-за меня он лишился руки.
Дядя подходит к нам. Отдает мне рацию, которая больше не произнесла ни единого звука, сжимает мои плечи, заглядывает в глаза и говорит:
– Запоминай. Вертолет сядет меньше, чем через два часа. Приземлится он в южной части острова. Простоит ровно одну минуту, и сколько бы человек не успело влезть на борт, он улетит. Вертолет никого не будет ждать, так как на острове стоят пушки отслеживания передвижения по воздуху и воде. Шестьдесят секунд – это всё что у вас есть. – киваю, давая дяде понять, что всё поняла. – Место посадки отмечено тремя огромными глыбами камней. Как только вы увидите это место, то сразу же поймете, что это оно. Всё ясно?
– Да. А ты?
Дядя улыбается так, как улыбался мне, когда я была совсем крошкой. Его мужественное лицо в одно мгновение становится милым, и это напоминает о безоблачном детстве. Целует меня в лоб и говорит:
