тьму. Что это было? Обморок? В груди колет, зажала ладонью и осторожно вдыхаю выдыхаю. Не уверена теперь, хочу ли знать больше, гоню неясные отрывки из мыслей.
Я очень боюсь, что это плод моего воображения. Как никогда боюсь, что это мое больное воображение. Теперь и речи быть не может о фактах, какие здесь факты. Здесь либо я сошла с ума, либо…
Гром оглушает, сотрясая при этом дом, молния видна даже через шторы. Свет иногда мигает устрашающе. А я и не вздрагиваю, разморило, наконец отогрелась, и как только не пыталась сосредоточиться на нашем с Даниэлем разговоре, сопоставляя картинки и слова, мысли постоянно разбегались и зависали. Парочку враждующих слышала будто издалека не улавливая сути разговора, меня уносило отключиться в крепкий здоровый сон.
Он смотрел на меня не сводя глаз, задумчиво, протянул руку к моим волосам и едва не коснувшись отдёрнул. Свежий, выспавшийся, красивый… Только почему такой встревоженный, между бровей залегла складка, в глазах есть что-то незнакомое, но что это не могу разобрать. Заруцкий рассматривает, не касается, хотя отчётливо вижу хочет этого. Почему не делает? Его прикосновения самые желанные, без них сложно жить.
Просыпаюсь, глаза не открываю, слишком тяжело, бедная моя голова шумит, звенит. Сердце бьётся с болезненными перебоями. Впервые приснился Заруцкий. Что такое было в его глазах, что-то навевающее тревогу. Сны стали настолько реальными, порою даже сомневаюсь, а проснулась ли вовсе. Вот и сейчас вроде, стоило лишь заволноваться, а может и нет.
Открываю глаза и вздрагиваю всем телом, быстро сажусь. На меня смотрит Заруцкий, тот же взгляд, что и во сне. Задумчивый, сосредоточенный. Вот и пойми сон, а ли не сон. Прочищаю горло, связки болят, голос отказывает, не могу ничего произнести. Наоралась вчера от души.
— Ты откуда здесь? — с трудом выдавливаю из себя.
Хватаюсь за горло рукой, больно то как! Сиплая, оказывается ещё и нос заложен, в голове звенит по нарастающей.
Прикладывает ладонь к моему лбу и только тогда отвечает.
— Против, что я здесь?
Как может такое подумать.
— Нет, — говорить невыносимо. — Неожиданно, с утра.
Смотрю на него во все глаза. Что сон, а что не сон, или всё не сон. Или всё сон.
— Дин, уже обед.
Неверяще озираюсь по дому. Я в гостиной на диване, в халате, как вчера сидела так и уснула. Неудивительно, накануне сутки не спала.
Заруцкий неуверенно, даже сказать скованно сидит рядом, на самом краешке и смотрит, нет, рассматривает. Становится неловко. Перед глазами живописное чудовище каковым я сейчас являюсь. Шмыгнув заложенным носом, прячу глаза. Только не это, я не могу заболеть. Хорошо хоть выходной.
— Заболела, — не спрашивает, утверждает.
Каждой клеточкой ощущаю его желание касаться меня, но почему-то не делает этого. Что мешает? Что останавливает?! Дыхание учащается от предчувствия. Пауза неловко затягивается, он ничего не говорит, ни делает, минуты как пропасть между нами. Навстречу не лечу, гадаю, что его не пускает ко мне. Почему всё так сложно. Обними меня, я же твоя! Скучаю…
— Убедился? — разрывает затянувшуюся тишину Сонька.
Голос сестры тянет агрессией. Оперевшись о косяк стоит в проходе кухни.
— В чём? — взгляд поочерёдно на обоих.
У самой пальцы горят от желания коснуться его.
— Что ты дома и спишь. Ревность проснулась у него.
— Соня! — одёргиваю и морщусь от боли в горле и голове.
Заруцкий криво улыбнушись Соньке, отвечает мне.
— У тебя телефон отключен, я переживал.
Сестра громко хмыкнув, тащит за одну ручку мою сумку из прихожей, швыряет к ногам Заруцкого, прямо на ковёр. Оттуда вытекает вода, испорчена, грязная. Хмурюсь, день накануне потихоньку заполняет мозг.
— Соня, — пытаюсь остановить, настроена воинственно.
— Что Соня?! Может он ещё и на ужин останется? Сядем, как одна большая, дружная семья. Будем вести светские беседы, шутить, улыбаться.
Сонька буквально убивает его взглядом.
— Какой ещё ужин? — что я пропустила опять.
— Я говорила, но ты не слушала. Маму и папу пригласила с Федей знакомить. Теперь не приедут, дорогу размыло. Ужин всё равно состоится, у нас с Федей. Тем более еду мы заказали и оплатили заранее.
— Во сколько? — по тону Заруцкого улавливаю контроль, сдерживает эмоции.
Сонька коварно улыбнувшись отвечает:
— В семь.
— Что-то купить?
— Хорошего вина.
Перевожу глаза с сестры на Заруцкого и мне становится страшно. Это дуэль. Сестра круто развернувшись уходит. А я надеюсь, это вот всё сейчас было несерьёзно. Она же что-то задумала. Нельзя допустить пересечения в одном периметре.
Заруцкий подхватывает непригодную сумку с пола и достаёт оттуда телефон. Мокрый, ясное дело он умер.
— Ты вчера домой пешком по дождю что ли шла? — вертит задумчиво мобильный в пальцах.
Открывает, достаёт сим карту, она на удивление сухая. Бросает телефон обратно в сумку.
— Её некому было отвезти домой с работы. Или надо было остаться ночевать в офисе? — выглядывает из кухни Сонька.
Заруцкий переводит резко взгляд на меня, даже вздрогнула.
— Серьёзно?
— Не совсем, — тороплюсь ответить.
— Что не совсем?! Именно так. В самый уроган подобрали на улице по пути домой, — орёт Сонька из кухни.
Вот неугомонная, распирает, как бы не начала швыряться чем.
У Заруцкого округляются глаза, подхватывает на руки и несёт на верх в мою комнату. Дорогу помнит. Плотно прикрывает дверь, стою посреди комнаты и жду дальнейшего. Ну вот и остались одни, рада, что он здесь, я в полной мере проснулась и понимаю ради меня. Больше ничего и не надо. Наверное…
Усаживает на колени обняв, тут же приникаю к груди, вдыхая такой желанный запах, судорожно вздохнув.
— Рассказывай, что вчера приключилось? — целует в висок.
Рада, что сразу не поднимаем вчерашней темы, нет сил больше мучиться, страдать и злиться. Я хочу быть счастливой, просто, хочу быть рядом.
— Дин, не молчи. Когда молчишь, пугаешь меня. — В голосе тревога.
— В офисе вырубило свет, когда гроза началась и нас всех отпустили домой. Я звонила тебе. Недозвонилась. Соня с Федей должны были забрать меня. Но я не выдержала в тёмном здании со странным сторожем и пошла им на встречу. Было так страшно, просто ужасно. Везде вода, ветер валил с ног, — передёрнулась от мурашек по плечам.
— Дина, — нежно поцеловал в губы, — прости, малыш. Неужели в здании было страшнее чем на улице?
— На тот момент да.
С сожалением и нежностью смотрит.
— Где ты был? — задаю самый важный вопрос.
Глаза мгновенно стали отчужденными и серьёзными. По спине ползёт холодок, а кровь гонит испепеляющую лаву адова пламени.
— Мне надо было подумать.
Захотелось накричать на него, так нужен был, а он думал. Должен был спасти
