А игла в боку – это даже не обидеть.
Эльфы ведь далеко не бессмертны.
– Я решил, что меня зап-перли. В детстве мама часто меня зап-пирала, когда хотела, чтобы п-подумал над своем п-поведением… я разозлился. Очень. И решил, что в-выберусь…
– А место тебя не смутило?
Я присела рядом с мужем, который, надо сказать, выглядел поганенько. Вон какая рука холодная. Нос истончился, подбородок заострился, а под глазами мешки появились, будто он не три дня отсутствовал, а…
…стало немного совестно.
Мне бы раньше хватится, а я дурью маялась. Сомнениями.
– У м-мамы своеобразное отношение к человеческим реликвиям, – признался Эль. – Мы хороним погибших под корнями дубов. Тела быстро зарастают снежнотравником. Потом плоть разлагается и становится частью мира…
В этом, стоило признать, было что-то донельзя здравое. Хотя бы то, что воскреснуть, когда твою плоть сделали частью мира, куда как сложнее.
– В общем, ты полез к свободе, – игла была холодной и этот холод я ощущала явно, стоило поднести руку к крохотному вздутию на конце этой булавки. – И каким образом?
– Воздух… выходил… я решил, что б-будет вентиляция, и я смогу… если немного обрушу склеп, то смогу выбраться.
Наивный. Если я что-то понимала, то подобные места обрушить не проще, чем скалу, в которой мы побывали.
– Но ход вел вниз. Я шел и шел, – Эль вновь скривился, скособочился как-то. Вот явно ему становится хуже. Идти он не способен. А тащить на себе… у меня сил не хватит. То есть, на сколько-то хватит, но когда они закончатся, что делать? Бросать?
Как-то это… неправильно.
Тогда надо вытащить эту дрянь, для начала. Дальше разберемся.
– Я п-почти дошел до реки. Я слышал воду и… я уже решил, что выбрался, когда появилась т-та девушка. Она спросила, как меня зовут.
Девушка?
Вот же… девушка… наличие посторонней и, крепко подозреваю, не слишком живой девушки меня, мягко говоря, не обрадовало.
Тем более, раз оная девушка оказалась способна говорить.
Высшая нежить?
Не хватало… впору бежать и стучаться, требовать, чтобы выпустили нас… только вот…
– А потом что?
– Я представился. Я спросил, нужна ли ей п-помощь. Она выглядела п-потерянной. Сказала, что нет, что ей уже п-помогли. И спросила, есть ли у меня жена.
Какая любопытная нежить, аж не по себе. С одной, помнится, уже пообщались. Как-то вот не тянуло опыт повторять, да и… сомневаюсь, что полубожественные сущности встречаются так часто.
– А п-потом спросила, любим ли мы друг друга. И сказала, что если любим, то все б-будет хорошо…
…где-нибудь на том свете, где текут молочные реки, а на кисельных берегах строем вытянулись пряничные домики. Верю.
– И тогда м-меня ударило, – он осторожно отвел мою руку. – Это… семенной стручок. Он зреет. А когда созреет, то семена попадут в мою кровь. Ледяник раньше называли деревом живой крови. Семена способны прорасти только в ней.
Надо же, и заикаться перестал.
– Они используют силу живого для вызревания. А тело – для роста… п-поэтому встречается ледяник редко.
Значит, нам в очередной раз повезло.
– И скоро уже? – дрянь надо вытаскивать и как можно скорее.
– У м-меня мало сил. П-поэтому они зреют медленно, но… тебе стоит уйти. Тем п-путем, которым ты пришла… п-переждать ночь. Вот, – он стянул перстень с пальца. – В-возьми. Р-родовое кольцо… защитит.
– Себе оставь.
Если прихватить дрянь щипцами у самого основания и потянуть, будет больно, но с болью мой муженек как-нибудь да справится.
– Ты не п-понимаешь, – Эль покачал головой и вложил перстень мне в руку. – Его невозможно вытащить. Он слишком хрупкий… д-думаешь, раньше не п-пытались? П-пробовали… железом и серебром, лунным серебром, мифрилом…
– А руками?
– Тоже п-пробовали. Но он чувствует тепло и лопается.
Ага… то есть, охренеть, какая радость. И что делать?
– Я д-давно п-полагал, что мой п-путь должен был быть закончен еще там, на границе.
– Заткнись, – ласково попросила я мужа.
Тепло.
Тепло – это плохо… то есть, заморозить руки у меня не выйдет, а металл эта пакость чувствует. Что остается? Вырезать кусок из эльфа? Вместе с плотью? Сомневаюсь, что получится, поскольку резать надо будет очень быстро, а опыта соответствующего у меня нет. Да и эльф не железный, кровью истечет.
Должны быть варианты.
А его печальный взгляд, – это просто… просто бесит и все тут!
…заказчика я эльфячьей матери сдам, чтоб ему…
…потом, если Эль живым останется.
…а если не останется, то лучше мне рядом с ним лечь.
Нет, не те мысли…
Взгляд мой остановился на маншуле. А если… живого тепла в нем ни на грош.
– Иди-ка сюда, – попросила я, и кошак соскользнул с постамента, прыгнул аккурат на лилии, которые, впрочем, даже не помялись. А и вправду, что им, вечным, сделается-то? – Видишь эту штуку? Надо ее ухватить и… а ты сиди смирно. Маншул ведь не железный? И не живой, зато силы в него вбухано изрядно.
…если твари она нужна, то пожалуйста.
– …и главное, он сам ее поглощает.
Полагаю, куда как активней, нежели эта хрустальная заразина.
Эль закрыл глаза.
Кажется, он приготовился умереть, причем, судя по выражению лица смертью на редкость мучительной. Я погладила его по руке.
Не умею я утешать.
Вот не умею и все тут… и вообще… сам виноват, сидел бы тихонько. Дома вон целая гора посуды набралась, а еще подштанники в саду.
– Стоп, – я шлепнула по морде маншула, который приноравливался, как бы половчее зацепить льдистый полупрозрачный шарик. Внутри шарика мельтешила мошкара, то есть, выглядело это именно мошкарой, но подозреваю, что видела я именно те семена, готовые вырваться в кровь.
Почти созрели, стало быть.
И игла стала еще более хрупкой.
Второго шанса у нас не будет, и я старалась не думать о том, что маншул – все-таки умертвие, пусть и подконтрольное, но для точных хирургических операций не предназначенное. Что одно неловкое движение, и игла треснет, что…
Оранжевые подштанники я вытащила из глубин сумки, встряхнула и подняла перед лицом. Плотненькие, несмотря на кажущуюся несерьезность. Эльфийский шелк, он такой, он, если подумать, очень прочный материал. И тепло почти не пропускает, умудряясь в жару оставаться прохладным. Мне так говорили, норовя втюхать легонький сарафанчик по цене куртки из шкуры виверны.
