своей выбраковкой. За их счет я, если хочешь, самоутверждался. Но, знаешь, Эль, я не изменял тебе с тех пор, как ты забеременела. Даже не смотрел ни на кого. Клянусь. И никогда больше не буду. Вот увидишь, дай нам шанс, и я докажу.
— Не уверена, что смогу… Это все слишком, Юр. Как будто узнать, что все это время жила в параллельной реальности. Полная шизофрения.
Я встаю, снимаю рюкзак со специальной подставки, которую любезно пододвинул официант. И трусливо сбегаю, чтобы не разрушиться на глазах у немногочисленных посетителей ресторана. Только отъехав на приличное расстояние, замечаю, что Валов поехал следом. Вспоминаю какого-то черта, сколько часов мы накатали по городу, когда он только учил меня водить, и слезы опять встают в горле. Каждый перекресток в этом городе, каждый съезд и улица напоминают о нем. О нем все рассветы, и все закаты, о нем шум волн и шепот ветра… О нем вся моя жизнь. Была когда-то…
Кое-как доезжаем. Кое-как паркуюсь. Поднимаюсь по ступенькам, и чудится, что Валов идет за мной. Как будто даже звук его шагов слышу, но, может, конечно, это просто в ушах шумит. Трясущимися руками открываю дверь. Захожу в квартиру и застываю, почувствовав за спиной Юркино свистящее дыхание.
— Эля, Элечка…
Он делает шаг вперед, вынуждая меня отступить к стене. Успеваю только выставить перед собой ладони, отвоевывая себе хоть немного пространства.
— Юр…
— Соскучился. Не гони… Не могу больше.
Жаркий шепот приподнимает тонкие волоски на затылке. Губы впиваются в позвонки, разгоняя по телу мучительно-горячие волны. Жадно шарящие по телу руки обхватывают грудь.
— Аа-ах.
— Какая… Поправилась, что ли, Эль? Дай посмотрю.
Юрка поворачивает меня волчком. Нетерпеливо расстегивает пуговички на блузке. Ну как расстегивает? Скорее, вырывает с корнями, а я, окончательно во всем этом потерявшись, смотрю, как они одна за другой падают на натертый до блеска пол. И как он склоняет русую голову, накрыв сосок поверх кружева лифчика, и вдруг с силой его прикусывает. А мне ведь и до этого было больно…
— Юр, мне так не нравится!
— Да? — шепчет он сдавленно. Поднимает юбку, отодвигает вбок кружево трусиков. — А течешь так, будто…
Он не успевает договорить, потому что тут совершенно неожиданно распахивается входная дверь.
— Эльвира Валерьевна, это я! Ты чего… — Бутенко запинается, наконец, рассмотрев нас в сумраке коридора, — замок не закрываешь?
Сгорая со стыда, я отталкиваю от себя мужа и трусливо сбегаю в спальню. Захлопываю дверь, прислоняюсь к ней спиной и, как героиня дешевой мелодрамы, сползаю по стеночке на пол. Надеюсь, Юре хватит ума понять, что на сегодня с меня достаточно. За дверью слышатся голоса. Я жадно вслушиваюсь, сама не понимая, чего опасаюсь. Того, что влюбленный в меня Бутенко что-то Юрке предъявит? Зря. Интонации, которые до меня доносятся, вполне дружелюбные. Может, он даже Валову руку пожал. Ту самую, что успела побывать у меня между ног. И почему-то только сейчас приходит мысль, что мне вообще-то тоже было в чем Юрке признаться…
Обхватываю голову и сижу так долго-долго, пока не затекает копчик, а в квартире не становится тихо. Тогда я быстро переодеваюсь и мышкой проскальзываю в коридор. Мужские туфли у входа намекают на то, что не все мои гости ушли. Шагая на цыпочках, захожу в кухню.
— Здравствуй… те.
Бутенко поворачивается в профиль:
— Привет. Извини, что я так ворвался. Было открыто.
— Ты тоже извини.
— Я принес кое-какие наработки, которые строчил от руки. Надо было позвонить предварительно.
Прячу руки в рукавах трикотажного полувера, скрещиваю на груди, невольно закрываясь, и… морщусь. Потому как правда, что-то со мной не так. Любое прикосновение болезненно. Я концентрируюсь на своих ощущениях и пропускаю момент, когда Георгий заходит мне за спину и укладывает руки на грудь.
— Эй! Что ты делаешь?
— Провожу пальпацию молочных желез. Не дергайся.
Чуткие пальцы хирурга деликатно, но тщательно прощупывают ткани. А я и впрямь не дергаюсь. Я в полном шоке, признаться.
— Когда появилась боль?
— Не помню.
— Грудь плотная. Овуляция? Какой день цикла?
Ошалевшая от происходящего, я слова из себя не могу выдавить. Нет, его вопросы вполне понятны. Другое дело, что я не уполномочивала Бутенко на проведение осмотра, и вообще…
— Я не помню.
— Ты не считаешь цикл?
— Считаю. Просто… месячных давно не было, — вдруг понимаю я.
ГЛАВА 24
Георгий останавливает осмотр, медленно отводит руки и осторожно поворачивает меня, столбом застывшую, лицом к себе. Какое-то время мы тупо, будто впервые по-настоящему друг друга увидев, сплетаемся взглядами. Я нервно сглатываю, не в силах выдержать эту пытку, соскальзываю чуть ниже и опять замираю, не шелохнувшись, загипнотизированная нервной пульсацией вены на богатырской Жоркиной шее.
— Я не предохранялся. А ты?
А я, как дура, смотрю, как двигаются его тонкие четко очерченные губы, складывая звуки в слова, и, сколько ни стараюсь, не могу понять их смысла.
— Эля, — осторожно возвращает меня в действительность Бутенко.
— Нет. З-зачем мне? Юра же…
— Ясно.
— Что ясно? Что тебе ясно?! Я вот ни черта не понимаю! Ты что, намекаешь, что я беременна?!
— Так бывает. Если заниматься любовью, не предохраняясь.
Наверное, потому что сама я не в себе, спокойствие Бутенко расслаивает мои нервные окончания на волокна. А еще то, что он смотрит на меня ну просто как на обезьяну с гранатой.
— Да нет же! Бред какой. У нас ведь только один раз было, Жор.
Это больше всего в голове не укладывается. После лет… Лет неудачных попыток, вот так запросто? А главное, так… не нужно? Как раз тогда, когда Юра нашел в себе силы поговорить и во всем признаться? Когда он, наконец, разобрался в себе и… Нет, я, конечно, не собираюсь его прощать по щелчку пальцев, не такая я дура, но боже! Мы могли дать друг другу время, чтобы разобраться в себе и понять, сможем ли мы построить что-то новое на руинах, в которые превратились восемь лет нашего брака. Мы могли попробовать начать заново!
Колени подгибаются. Жорка ловит меня и для устойчивости прижимает к себе.
— Так, давай-ка ты ляжешь.
И на руки поднимает, будто я ничего не вешу, и в спальню тащит. Моя безвольно повисшая голова подпрыгивает при каждом шаге, взбалтывая мысли. Ну нет… Быть такого не может. Во-первых, потому что с первого раза беременеют только кошки. Во-вторых, потому что я до дна выбрала свою порцию несчастий. Беременность от первого встречного — явный перебор.
— Ты как? Хочешь чаю? Или еще чего-нибудь?
Чего я хочу,
