книга.
К чему же тогда так много о нем? Для того, чтобы понять, надо все время помнить – Зевс, хотим мы это признать или не хотим, – продукт вторичный, ибо в нем мы видим совмещение двух начал: верховного индоевропейского божества и громовержца как такового. А коли нет разделения на два божества, несущие два вида функций в раздельности и лишь изредка совмещающие их, как это происходит во всех мифологиях других индоевропейских народов, то, следовательно, о первичности Зевса как прообраза всех иных громовержцев следует сразу забыть, тем более, что в нем, даже при самом пристальном просматривании образа, совершенно не проглядывается архаика. Более того, Зевса можно смело отнести к поколению «новых», «молодых» богов, занявших места богов «старых», богов подлинных – не эпических, а мифических богов. Причем, сам Зевс, заняв место верховного бога, а последним, например, вполне мог быть и его «папаша» Кронос, не только узурпировал власть, но и стер с «лица Олимпа» предшествующего Верховника, не оставив ему буквально никакого места.
Все это четко прослеживается в той мифологии, которую мы по привычке продолжаем называть «греческой», но которая на самом деле, и это можно сказать с большой долей уверенности, вместила в себя мифологию индоевропейскую, но совершенно догреческую или негреческую, мифологию реликтовую – неиндоевропейскую, субстратную, мифологию индоевропейских народов, оседавших в средиземноморских краях примерно в одно время с протогреческими переселенцами, мифологию народов, пришедших позже с последующими партиями протогреков и прагреков, и мифологию непосредственно греческую, которая, возможно, и была, но которую вычленить в более или менее чистом виде никому пока не удается. И все эти отдельные мифологии, прошедшие через «котлы» поэтов-сказителей, пользовавшихся преимущественно древнегреческим языком и сплавивших все воедино, принято называть «греческой» или «древнегреческой» мифологией.
Итак, подлинные верховные божества были полностью оттеснены «новыми» богами, и главным среди них – Зевсом. Но в мифологию он попал, разумеется, с определенным опозданием, как и обычно бывает в таких случаях. Важно то, что боги предшествовавших народов были признаны «старыми» и оттеснены, сброшены с Олимпа.
И вот юный Зевс-диева, вобравший в себя двойную сущность – верховника и громовника, воцарился в гордом одиночестве среди небожителей. Вспомним, как стоял громовержец Индра пред Верховным богом – по струнке, не смея дышать. А громовержец Зевс? Приведем из «Илиады» характерную картинку:
Сам он вещал, а бессмертные окрест безмолвно внимали…
И никто от богинь, и никто от богов да не мыслит
Слово мое ниспровергнуть…
А вот и само слово Зевса:
– Цепь золотую теперь же спустив от высокого неба,
Все до последнего бога и все до последней богини
Свесьтесь по ней; но совлечь не возможете с неба на землю
Зевса, строителя вышнего, сколько бы вы ни трудились!
Если же я, рассудивши за благо, повлечь возжелаю, –
С самой землею и с самим морем ее повлеку я,
И моею десницею окрест вершины Олимпа
Цепь обовью; и вселенная вся на высоких повиснет,
Столько превыше богов и столько превыше я смертных!
Тут добавить нечего. Это не тот громовержец, который является подлинным героем основного мифа индоевропейцев. Это совершенно четкий образ неба-отца, жизнедарителя, о котором мы уже говорили во второй главе. И потому временно, за неимением в ней подлинного героя-громовержца (а не бога-верховника-громовержца), мы «греческую» мифологию оставляем.
А для наглядности приведем далеко не полную табличку соответствий в других мифологиях:
Что касается «греческой» мифологии, то с ролью в ней Зевса мы разобрались. Римская же была в значительной степени выстроена структурно под сильнейшим греческим влиянием. Неудивительно, что Юпитер в ней стал просто местным двойником Зевса. При этом многие основы первоначальной италийской мифологии, имевшей определенную самобытность и значительно большее сходство с праиндоевропейской, были как-то затерты.
Показательно здесь и то, что в этрусской мифологии, которая предшествовала италийской и римской, существовал переходный образ – бог Тин, чье имя восходит к тому же «светлому дню», «деиву». Достаточно хотя бы сравнить со словом «день». Так вот, этот бог полностью выполнял функции громовержца, не был при этом Верховником с абсолютной властью, но по общей договоренности совета богов выступал в роли этакого избранного правителя. Такое промежуточное положение Тина, да еще именно в этом регионе, да именно в то время, когда только лишь начинал формироваться образ громовержца-владыки, заслуживает внимания. Мы уже имели возможность убедиться в существовании переходных образов в местах расселения италийцев на примере Кополо-Купа-вона-Аполлона. Теперь перед нами другой пример.
Правда, существует мнение, что этрусская мифология не входит в общеиндоевропейскую и что сами этруски – неиндоевропейцы. Но доказательств тому нет. Мнение высказывается лишь на основании общей «загадочности» этрусков и ничем конкретным не подтверждается. С другой стороны, мифологию этрусков, хотя она и недостаточно изучена, нельзя исключать из сферы интересов индоевропеистов уже потому, что она изначально ближе к индоевропейской мифологии, чем, скажем, мифология скифо-сарматская, всеми признанная.
Об этрусках следует писать отдельно, ибо теперь совершенно ясно, что создателями Римской империи от «а» до «я» были именно они – расены-этруски-росы, прямые предки славян-русов или, проще и вернее говоря, русы (безо всяких приставок – Ю. П.). И пришли они с севера и из Малой Азии, то есть, не менее, чем по двум направлениям.
Цикличность и многократные замыкания кольцеобразных перемещений – такой видится нам подлинная древняя история.
Но вернемся к богам-громовникам. Не будем заниматься долгими и утомительными расследованиями. В данном случае мы можем с большой долей уверенности сказать, что нам известны «громовержцы», которые наиболее близки к исходному типу. Это балтийский Перкунас и славянский Перун. Этимологически их теонимы исходят непосредственно из индоевропейского «Пер-к». Причем, сам образ «бога-громовержца, бога скалы, камня» реконструируется лингвистически как «Перун-Перунт». Восстановленная фраза, заключающая в себе основной миф, так и звучит: «Перперти н'агхим Перун(т)», что переводится: «Убивает (поражает, ударяет) змея громовержец – бог камня».
В исконности праславянского Перуна, казалось бы, сомнений быть не может. Возьмем любой пример, скажем, если индоарии называют своих богов «девами», никому и в голову не придет выводить этих самых «дев» окольными путями из слов сходного значения валлонского или румынского языка, все соглашаются, что «девы» – это и есть индоевропейское «деива». Со славянскими теонимами, да и не только с ними, дело значительно сложнее: приходится каждый раз доказывать очевидное и в доказательствах не нуждающееся, ибо раз некто провозгласил, что никаких славян до III–IV вв. н. э. не было, то, следовательно, не могло быть
