сколько пробудет? В бескорыстное желание повидать роднинные края верил плохо и, кажется, не ошибался.
Доро́гой Лёвошник упрекнул его:
— Жители! Не успели поселок выстроить, все провалами пошло. — И, вздохнув еще раз, пожаловался: — И моя жизнь — тоже! Хочу в колхоз наведаться, глянуть — кто на подворье окоренился?
Косарь фыркнул.
— Не угадаешь!
— Председатель небось? Кто там теперь в председателях — не знашь?
— Руженцев. А в твоем дому детский сад шумит.
Лёвошник рассвирепел:
— Насобирали, значит, выб. . .ков! Придешь — и переночевать негде.
— А чего тебе там ночевать? Думаешь, люди забыли, кем ты был?
— Да не-ет, поди, не забыли, — мрачнея, согласился тот. — Осталась у меня там изба с подворьем. Как ни бедовать, а продавать — не миновать!
23
«Бедовать — не миновать! Хочешь, не хочешь, а это уж так…»
Как ни храбрился Косарь, грозясь, что уйдет из смены, но не ушел. Даже побаивался, что Ненаглядов узнает о случившемся.
Но Волощук сдержал обещание — не проговорился о Метелкине никому. А тот, получив недоданное, больше не являлся.
Работали они по-прежнему, заканчивали вентиляционный штрек. Вслед за ними прокладывались воздушные рукава, бурились водоотводники, подключались насосы для откачки.
В день получки Косарь в знак примирения позвал Волощука в «Сквознячок».
— Пойдем побалуемся! Убоинки душа запросила: надоели пустопостные харчи…
Прежде Волощук никогда не раздумывал — идти или не идти, а этот раз заколебался. Обычно в получку он не отказывал себе в хорошем ужине.
«Не забуриться бы? Или сходить, но не пить?..»
В «Сквознячке» было шумно. Пахло шашлыками и пивом; надрывно стонал насос. Радиола крутила пластинку за пластинкой с хватающими за сердце мелодиями.
Свободных столиков не было. Наметанным глазом Косарь определил, где скоро освободится, помог официантке собрать грязную посуду, переменить бумажную скатерку и, не заглядывая в меню, заказал шесть шашлыков, бутылку «Московской», селедочку и два салата.
Волощук подивился:
— Ты что? Еще кого зазвал? Я пить не буду.
— Разве это выпивка, — добродушно возразил Косарь. — Пить нам с тобой теперь надо аккуратно. Не то, что бывало… в свое удовольствие!
— Ты лучше скажи: кого зазвал? — Волощук огляделся, поискал глазами, нет ли знакомых.
— Да должен вроде подойти один.
— Один или одна? Что-то ты последнее время дома не ночуешь!
— А что? Мое дело — не рожать…
Где-то требовательно и негодующе стучали ножом по тарелке; кто-то беспамятно выводил:
— Уголь, уголь, уголек,
Ты навек меня завлек…
Р-разойдись, шушера,
Едет уголь на-гора́!
От шума и оживления вокруг охватило желание забыться, выпить, как когда-то. Но Волощук тут же одернул себя:
«Уже раскис? Сдался? Не надолго ж характеру хватило…»
Косарь держался хозяином. Против обыкновения он даже не предупредил Волощука о том, что все расходы пополам.
Официантка принесла, поставила закуску, хлеб, пошла к буфету за вином. Ловко двигаясь между столиками с подносом, уставленным бутылками и тарелками, она умудрялась еще улыбаться то тому, то другому завсегдатаю.
Вход был задрапирован плюшевой портьерой, ниспадавшей до самого пола. Из-за нее появился какой-то франт в куцем пиджачке и тощеватых брючках, из которых он не то вырос, не то нарочно выпростал крупные ноги в желтых полуботинках и франтоватых носках.
Косарь вскочил, призывно помахал рукой.
— Знакомьтесь, — сказал он, когда тот подошел к столу. — Ван Ваныч Крохалев. — А это — Лаврен Волощук, — кивнул он франту. — Звеньевой мой… дружок.
— Ого, у вас уже все готово, — присаживаясь, одобрительно и оживленно проговорил Крохалев. — Даром время не теряли.
— Кто теряет, тот воду хлебает, — забористо хохотнул Косарь. — А мы — водочку!
Он принялся за дело. Рюмки оказались всклень, но на бумажную скатерть не пролилось ни капли.
Четвертого, как видно, не предполагалось. Не без любопытства Волощук глядел, что будет дальше.
«Где ж этот стрюк работает? — не принимая участия в застольном оживлении, думал он. — В Углеграде, что ль?..»
— Давай выпьем, Лаврен, — стараясь расшевелить его, предложил Косарь. — Ван Ваныч, будьте здоровы!
— Спасибо. И вы тоже…
Пил Крохалев деловито. Кадык выпирал под запрокинувшимся подбородком и, поросший редкими рыжеватыми волосками, покатывался при каждом глотке.
Едва пригубив, Волощук поскорее отставил рюмку.
— Что ж вы? — небрежно кивнул Крохалев и, достав спичку, поковырял в зубах. — Пить, так пить поровну. Зла не оставлять!
— Пускай пьет по потребности, — миролюбиво сказал Косарь. — Как при коммунизме…
— При чем тут зло? — Волощук медленно забрал в кулак скатерть, сжал. Крохалев, ковырянье в зубах не нравились ему. — Не идет и не буду!
Косарь предупреждающе схватил его за руку.
— Не идет и не надо. Нам же больше достанется! — И, налив Крохалеву и себе, попросил: — Расскажите лучше, Ван Ваныч, как у вас? Что новенького в районе?
Шашлыки оказались на металлических прутках. Лук подрумянился крупными кольцами, распавшимися от жара. Словно не замечая рюмку Волощука, Косарь и Крохалев чокнулись и с удовольствием выпили.
— Строим! День и ночь, — увлеченно махнул вилкой Крохалев. — Чего-чего, ассигнований хватает…
Обильно полив соусом самый лучший кусок и отправив его в рот, Косарь деловито осведомился:
— Что-нибудь интересненькое есть?
— Да не-ет. Хотя, кажется, намечается. — Крохалев тянул, будто набивая себе цену, старался вовлечь в разговор Волощука, но тот отмалчивался по-прежнему. — А у вас отпуска́ скоро?
По обыкновению Косарь прихвастнул:
— Вентиляционный штрек пробьем — ив Крым!
— Тю! Я вам отдых и тут найду, — поддев вилкой кусок шашлыка, Крохалев плотоядно прищелкнул языком. — Лучше Крыма!
Сделав вид, что слышит об этом впервые, Косарь недоверчиво повел готовой.
— Какой отдых? Где?
— На свежем воздухе.
— Да ну-у, — точно не представляя, о чем он говорит, отмахнулся Косарь. — Придумаете! — и хитро подмигнул Волощуку: кто, дескать, этому поверит? Застольные обещанки — наполовину вранье.
— Мое слово — олово, — заверил Крохалев. — Колхоз «Россия» скотный двор ставить собирается. Оборудование завезено, лес есть. За мастерами только остановка.
Что-то озаботило Косаря больше, чем следовало бы.
— В «России», Ван Ваныч, мне несподручно.
— Не все равно, где работать? — не понял тот. — Круглый двор, на кирпичных столбах вокруг силосной башни. Простенки — взабор.
Волощук по-прежнему отмалчивался, ел. Не то, чтобы он не умел рубить взабор, а по-прежнему не хотел связываться.
— Колхоз-то этот мне вроде свой, — пояснил наконец Косарь. — У дядьки я там мальчишкой жил. Только назывался он тогда по-другому: имени Сталина.
— Свой не свой, кому какое дело? — Крохалев не понимал его опасений. — Своему доверия больше.
— И Руженцев — председатель нравный.
Волощук не успел рта раскрыть, как Косарь сообразил, много ли плотников понадобится и кого взять, прикинул, сколько запросить за работу и какой куш отломится ему самому. Пускай только Крохалев отдаст подряд, а уж Косарь подберет кого надо и не забудет отблагодарить его.
В
