— Очень сожалею, Фелисити, вы были правы. Не надо было водить их в эту чертову комнату, — донесся до нее голос Йена. Он по-отцовски убрал со лба Уильяма прядь волос, и у Фелисити сжалось сердце.
— Дело не в этом. Я не могла его успокоить, как ни старалась, а вам это удалось без особых трудов. Наверное, я была несколько… ревнива.
— Нет, это я виноват в том, что он пострадал. Меня следует расстрелять.
Страдание ожесточило его и без того суровое лицо.
— Расстрелять? Этого недостаточно. — Фелисити попыталась обратить его слова в шутку. — Наказание должно соответствовать преступлению. Вам нужно отрубить голову и выставить ее в галерее мадам Тюссо.
Йен посмотрел на нее, и в глазах его Фелисити увидела боль.
— Я пошутила, Йен! Вы не должны себя обвинять. Вы же не знали, как он отреагирует.
— Но вы знали.
— Потому что растила его. А вы не знаете, что такое ночные кошмары и отчего они бывают. Вы были как Джоржи, который спокойно засыпает после самых страшных приключений. Просто у Уильяма богатое воображение. — Она засмеялась. — Он старается быть крутым, как Джоржи, но у него не получается.
Помолчав, Йен сказал:
— В детстве у меня не было никаких приключений. Ни страшных, ни веселых. Откуда же было взяться кошмарам?
У Фелисити перехватило дыхание.
— Не было приключений? Вы не бегали по лесам, не охотились на медведя или другого зверя?
— Нет. Я был очень послушным сыном. Мне все запрещали. Утро и вечер я проводил с наставником, день — с отцом, который водил меня по имению, заставлял запоминать фамилии арендаторов и следить за тем, как проводятся работы.
У него, по сути, не было детства, подумала Фелисити. Чем больше богатства, тем больше ответственность.
— Так вот почему все лорды неистовствуют, попадая в Лондон? Потому что их отцы — суровые надсмотрщики?
— Нет, Джордан жил иначе. В этом отношении мой отец был уникален. Вообще-то я должен его благодарить за то, что он подготовил меня к управлению Честерли. Но время от времени… — Он замолчал.
— Время от времени вы развлекались, уезжая от него. Он улыбнулся:
— Я похож на испорченного ребенка.
— Или на человека, у которого не было детства. Он задержал на ней взгляд, полный тоски.
— Именно благодаря отцу я смог перенести все, что случилось потом.
— А как же ваша мать? Она разделяла взгляды отца?
— Трудно сказать, — ответил Йен после долгого молчания. — Она боялась его рассердить и никогда не перечила ему. И уж конечно, не вмешивалась в мое воспитание. Они поженились, потому что отцу нужно было погасить долги деда. Он и семья матери устроили их брак.
«Йен не знал родительского тепла и любви», — с болью подумала Фелисити.
— Когда мать умерла? Отчего? Йен вскинул бровь.
— Копите зерно для своей мельницы? Она пропустила колкость.
— Нет, что вы. Теперь тщательно отбираю зерна. Зареклась не связываться с семейством Сен-Клеров. Видите ли, глава семьи там — надменный тип, напишешь о нем — наживешь неприятности.
— Оказывается, вы не забыли. — Он улыбнулся.
— Ну что? Расскажете, как умерла мать? Йен пожал плечами:
— Я этого никогда не скрывал. Мне было семнадцать, когда в окрестностях свирепствовала оспа. Отец не верил в прививки, считал, что они вызывают болезнь, но в школе я слышал о вакцине Дженнера и проконсультировался у местного врача. По его совету я тайком от отца позаботился о том, чтобы всем в имении сделали прививки.
Фелисити была потрясена. В столь юном возрасте Йен спас сотни людей.
— К сожалению, мать, как обычно, отказалась идти против воли отца. Заболела оспой и умерла. — Он поднял глаза, в тускло освещенной комнате они блестели, как осколки оникса. — А он, старый упрямый козел, обвинил меня в том, что это я занес оспу в имение, организовав прививки.
— Какая несправедливость! — воскликнула Фелисити. — По сути, он обвинил вас в смерти матери.
Йен задумчиво посмотрел на нее:
— Отец всегда был убежден в собственной правоте. Он так и не простил меня.
— И вы уехали на континент? — прошептала Фелисити. — Чтобы убежать от отца и его несправедливости?
Как будто завеса упала на его лицо.
— Что-то в этом роде, — ответил Йен и спросил: — Как вы думаете, теперь можно оставить Уильяма?
Она должна была знать, что на этот вопрос Йен не ответит.
— Фелисити, я больше не нужен мальчику? Она со вздохом распрямилась.
— Нет, у него не бывает больше одного кошмара за ночь.
Он поднялся.
— Тогда мы можем выпить кларету.
Сейчас ей было не до кларета. Она думала о том, каким несчастным был в детстве Йен. Это не прошло для него бесследно. Он стал замкнутым. Даже с друзьями не может говорить о своем прошлом. Неудивительно, что одиночество толкнуло Йена к тете и он совершил немыслимое.
Лучше об этом не думать. Фелисити поднялась и пошла за Йеном. На душе стало неспокойно. Он все еще хотел поговорить с ней наедине.
Они вышли в холл, где горела всего одна свеча. Нужно взять канделябр, который она оставила в детской.
— Подождите, — сказала Фелисити и повернулась к двери.
Он обнял ее за талию и привлек к себе.
— Весь день об этом мечтал. — И он запечатлел на ее губах поцелуй.
Фелисити обвила его шею руками. Она сама целый день об этом мечтала. Столько ночей не спала, вспоминая их поцелуи. Столько раз наблюдала, как он танцует с другой, и жаждала быть на ее месте.
У нее подогнулись колени, и он с улыбкой отстранился.
— Это лучше кларета, не так ли?
Лучше любого напитка, который можно себе вообразить. Но она должна взять себя в руки. Фелисити высвободилась из его объятий и быстро пошла к лестнице.
— Уезжайте, Йен! — крикнула она. — Уже поздно.
— Я не уеду! — прорычал он и кинулся вдогонку. Убежать было невозможно. У этого человека глаза как у кошки. Он настиг ее, как только она очутилась возле лестницы, схватил и повернул к себе лицом. В глазах светилось самое темное из желаний.
— У меня нет причин уезжать, и вы это знаете. Мне надоел этот фарс. Надоело ложиться спать, желая вас, и просыпаться, еще сильнее желая вас. Надоело делать вид, будто я ухаживаю за другими женщинами. Я делаю это для того лишь, чтобы заставить вас ревновать. Она округлила глаза.
— Да, да, и только для этого, — сказал он. — Вы единственная, кого я хочу, с той ночи у Уортингов.
Фелисити судорожно сглотнула. Как она не догадалась, что это уловка? Подумать только! Он готов был на все, только бы завоевать ее.
