тяжело и ответственно. Я люблю вольность и нести такой груз не хочу.
Здесь музыку не напишешь
— Как-то начальник тюрьмы ФСБ сказал мне: а напиши про нашу тюрьму. И я написал: «Многие сейчас у нас в России не поверят, если рассказать, что в Санкт-Петербурге на Шпалерной есть тюрьма, которой не сыскать. Замок Иф содержит заключенных в своих мрачных стенах много лет, даже аферист Ульянов-Ленин заезжал когда-то на „обед“…» Я любой сюжет могу изложить в стихах, даже версию «дела Шутова»: «Итак, некий башкир Айрат Гимранов, по слухам, якобы вооружил устойчивую группировку зеков и, стремясь к власти, ей руководил. Ходил Денисов под ее началом, на вид как будто просто секретарь, ну, а по делу, если присмотреться, то не один на нем висит „глухарь“…» А как-то ко мне обратился отец Владимир Сорокин, он тоже слышал обо мне, и предложил Новый Завет переложить в стихах. Люди, говорит, не всегда дочитывают книги до конца, а ты можешь написать так, что все прочтут от корки до корки. Я написал для отца Владимира черновик, называется «Сокамерник», о своих диалогах с ангелом — он мне объясняет, как я должен жить.
— Сколько у вас вообще стихов?
— Около двухсот. И столько же песен.
— Не пытались записать кассету, показать продюсерам?
— Когда выходишь отсюда, глаза разбегаются. А так как на свободе я бывал редко, то довести дело до конца не удавалось. В таких условиях, как здесь, музыку не написать. Гитары нет, ее нельзя держать. На зоне — другое дело… Но у меня в тетради много песен, которые обязательно станут хитами. Есть песня специально для Трофима, «Воровской закон» называется. Показывали мои песни Марцинкевичу, ему понравилось, но он сам себе пишет. Вот Шуфутинский молодец, отыскал на зоне братьев Полярников, которые ему пишут, всюду их таскает за собой. А у меня сейчас выхода ни на кого нет, потому сложно. Есть, правда, другие идеи. Я могу сочинить рекламный ролик на любой сюжет. На радио много раз выигрывал конкурсы на лучшие четверостишия. Один раз был победителем у Бубы, в «Кинобудке». Как-то написал сценарий для Нагиева и Роста, его отправили в Москву, он потерялся. В 98-м году я помогал вести музыкальную передачу, она шла по Региональному ТВ, называлась «Новая обойма». В титрах авторы писали: «благодарим Джона», но я им сказал, что не надо этого делать…
У меня есть дар писать, это все говорят. Я его развиваю. Я пишу о том, как правильно себя вести людям, как правильно жить и духом не упасть. Есть у меня такие стихи:
Очень долго зубрил я в России закон,
для меня много лет был загадкою он,
а когда, наконец, я его изучил,
то нашелся мудрец и легко изменил.
Чтобы новый закон начинать изучать,
много лет мне придется опять потерять…
Комментарий
На всех альбомах автором стихов и музыки песни «Владимирский централ» значится сам Михаил Круг. Много писали о том, что песня посвящена одному из друзей покойного певца — тверскому вору в законе Саше Северу, коронованному во Владимирском централе.
Версию Евгения Николаева я предложил откомментировать московскому журналисту и продюсеру Роману Никитину, автору книг «Легенды русского шансона» и «Михаил Круг. Эхо живой струны»:
— У Круга, как и у других исполнителей шансона, есть много соавторов, о которых мы не знаем. Существует так называемый феномен «лагерной тетради». Люди, занимающиеся творчеством на зоне или в тюрьме, знакомят артистов со своими стихами и ничего за это не требуют: «Я тебе это чисто дарю!» Тем более Закон об авторском праве несколько лет назад совсем не работал. У Михаила Круга все творчество делится на две части. Он выходец из движения КСП (Клуба самодеятельной песни), ученик Клячкина, и вся его лирика — безусловно, авторская. А вот многие так называемые блатные песни, вероятнее всего, выросли из чьей-то «лагерной тетради». Кстати, в поздних переизданиях альбомов Круга у некоторых песен стали появляться авторы, которых раньше не было. Например, некто Белолебединский — очевидно, что это псевдоним человека из «Белого лебедя» (Соликамской тюрьмы). Дело в том, что авторы «лагерных тетрадок» стали постепенно вспоминать о своем авторстве и своих правах на ту или иную песню… Вполне допускаю, что и «Владимирский централ» тоже вырос из подобной тетради, хотя я об этом никогда не слышал.
29.12.2003.
Вопрос из зала
Несколько дней назад в Ленинграде завершилась международная конференция «Роль города в строительстве Европы», организованная Союзом писателей СССР, Ленинградской писательской организацией и обществом европейских интеллектуалов «Гулливер». Среди гостей находились Андрей Донатович Синявский и Мария Васильевна Розанова, встреча с которыми состоялась 25 мая в Доме писателя.
«Русская эмиграция — это колоссальнейшее кладбище…»
Синявский: — Буквально в нескольких словах сообщу свои данные. Год рождения — двадцать пятый, место рождения — Москва, закончил филологический факультет, потом работал в Институте мировой литературы, сотрудничал в «Новом мире» Твардовского, с пятьдесят пятого года начал писать и переправлять рукописи на Запад. В шестьдесят пятом меня посадили, в шестьдесят шестом судили, в семьдесят первом я вышел на свободу, два года нигде не работал, в семьдесят третьем уехал в Париж, где нахожусь и сейчас, преподаю в Сорбонне.
Розанова: — Мария Васильевна Розанова, год рождения — тридцатый, по образованию — искусствовед, по профессии — архитектор, журналист, экскурсовод, ювелир и так далее. С шестьдесят пятого года — жена заключенного, с семьдесят третьего года в эмиграции. С семьдесят восьмого — редактор и издатель журнала «Синтаксис».
— Уважаемый Андрей Донатович! «Октябрь» опубликовал только фрагменты ваших чудесных «Прогулок с Пушкиным». Где можно прочитать их полностью? Может быть, если бы Ананьев напечатал «Прогулки» целиком, не было бы такого идиотского шума вокруг них?
Синявский: — Как будто их собираются издать в журнале «Вопросы литературы» к концу года в нескольких номерах и поместить после этого обсуждение «Прогулок», где выскажутся и противники, и сторонники…
— Как вы относитесь к тем местам книги Светланы Аллилуевой, где она пишет о вас. Встречались ли вы с ней на Западе? Как вы оцениваете ее книги?
Синявский: — С Аллилуевой мы познакомились и начали дружить, еще когда оба работали в Институте мировой литературы в Москве. Я больше ценю ее книгу «Один год». В других же книгах появилась сентиментальная нота: вот был плохой дядя Берия при хорошем папе, попутал папу… Недавно встречался с ней в Париже.
Розанова: — Понимаете, эту
