чтобы перевязаться в безопасности, а кто-то молча падал на палубу и больше не шевелился. Чуть ли не десятую часть единым залпом! Какая сука продала этим ублюдкам хорошее оружие?
Но ничего, на любой яд существует противоядие. Ладно, пусть не на любой, но на этот-то уж точно оно есть.
— Пушкари! Пали!
Одновременно грохнули все четыре гладкоствольные противоабордажные пушки. И ещё раз! И ещё!
Бах! Бабах!
Сменные коморы с железной картечью позволяли достичь невиданную скорострельность, ограниченную лишь нагревом ствола. Да и то в упор можно лупить даже из раскалённого орудия без опасений разрыва, а на близком расстоянии кучность и разброс уже не имеют никакого значения. Разве что затвор приходится открывать не одному человеку, а уже вдвоём или втроём. Ну и его замена после боя, но это задача всего-то на несколько часов. Можно пренебречь перегревом.
Железные картечины величиной с крупную вишню наконец-то правильно подействовали на нападавших. Они легко проходили сквозь кольчуги и тегиляи, увлекая за собой в раны рваное железо и клочки конского волоса, пробивали пластинчатый доспех и кирасы. Последние не всегда, но оставляли такие вмятины, что под теми не оставалось целых рёбер и неповреждённых внутренностей. Буквально в обратную сторону выгибало до самого позвоночника. Чаще всего и вместе с ним.
Лодкам тоже наносился значительный ущерб. Тонкие доски — совсем не преграда и не защита. Они пробивались насквозь вместе с телами за ними, а порой картечь выламывала целые куски обшивки даже на более крепких лодьях. Потопить не потопит, но и живого не оставит.
Вот сейчас огромные потери стали наглядными и мощно ударили по решимости татей, заставив отворачивать и спасаться бегством под градом винтовочных пуль. И вот как раз с бегством и спасением возникли проблемы, плавно переходящие в откровенную панику, уменьшавшуюся в связи со стремительным уменьшением количества выживших под губительным огнём.
Впрочем, так случилось не со всеми — около десятка крупных лодий проявили благоразумность и удивительную выучку, не прорываясь в первые ряды. Их экипажи вовремя отступили, и сейчас маневрировали на относительно безопасном расстоянии, посылая в ушкуи слаженные залпы болтов из дальнобойных арбалетов. Без особого успеха, но всё же неприятно и довольно опасно. Правда, и сами то и дело несли потери, высовываясь для выстрела из-за укрытий. Это винтовочный ствол можно просунуть в любую дырку, а с арбалетом такого не получится.
Ветер доносил лающие отрывистые команды. Немцы, мать их?
Ну а кто же ещё! Они самые и есть! Противник серьёзный, а против такого противника нужно и средство посерьёзнее картечи.
— Равиль Хасаныч, давай зажигалки! По три выстрела на орудие!
Это корабельному священнику иеромонаху Григорию, кроме духовного окормления и выполнения обязанностей радиста несущего функцию главного секретчика.
— Сейчас будут, Семён!
Иеромонах исчез, чтобы через каких-то пару минут появиться с двумя деревянными зелёными ящиками, маркированными непонятными значками чёрной краской. Ну, это посторонним непонятными, а знающий человек отличит зажигательные снаряды от осколочных, фугасных, и даже отравляющих. Те самые оперённые снаряды, изготовленные трудолюбивыми руками монахов Кулебакского монастыря Пресвятой живоначальной Троицы. Справились с заданием государя-кесаря, и даже гусей с курями ощипывать не пришлось.
Три литра зажигательной смеси, самостоятельно воспламеняющейся от контакта с воздухом. Много это, или мало? Как оказалось — очень много. Сто пятьдесят или двести метров даже для гладкоствольного орудия являются дистанцией прямой видимости, на которой невозможно промахнуться. Да и канониры за несколько лет активных действий приобрели такой опыт, что хоть в муху на лету попадут, хоть наклонившемуся языческому Нептуну в самую… хм… ну да, вот туда снаряд и вобьют.
Не подвели пушкари и на этот раз, с четырёх выстрелов устроив четыре весело потрескивающих костра. Там в общую мелодию органично вплетались крики сгорающих заживо немцев, но такая музыка ни у кого не вызывала отвращения. Немцы же, тем более из Ливонского ордена. Не просто так же кое-где мелькают белые накидки с чёрными крестами. То есть, хрен бы с ними, их сюда никто не звал!
С «Полкана Полуночного» отстрелялись чуть хуже, поразив всего лишь три цели полным залпом, но досадный промах почти сразу же компенсировался горящей на воде волной зажигательной смеси, от которой вспыхнуло сразу две лодьи. Огонь попытались сбить, поливая загоревшиеся борта водой, но лишь ухудшили ситуацию из-за разлетевшихся в разные стороны брызг. Пламя перекинулось на палубу и хорошо просмоленный такелаж… Дева Мария, помоги верным рыцарям твоим доплыть до берега в полном комплекте доспехов!
Не помогла. Скорее всего, Богородица на русской земле плохо понимает по-немецки.
Прыгающие в воду рыцари уходили ко дну сразу же, вооружённые слуги и рядовые кнехты ещё немного барахтались, но тоже довольно быстро тонули, и лишь какие-то не обременённые железом оборванцы умудрялись выплыть. К их большому огорчению — выплыть прямо в горящей на воде зажигательной смеси. Так что промах «Полкана Полуночного» был неудачей умозрительной, а на практике же стал образцом артиллерийского искусства и подтверждением мастерства.
Последняя уцелевшая лодья речных немцев-разбойников попыталась спастись бегством, но попала под прицельный винтовочный обстрел сразу с двух ушкуев, после чего сначала остановилась, а потом медленно и печально задрейфовала вниз по течению. Впрочем, она тут же была перехвачена «Полканом», оказавшимся ближе, чем «Похмельная Стратим», и на вражескую палубу спримкнутыми штыками перепрыгнули первые бойцы русской судовой рати.
— Живыми кого-нибудь возьмите! — рявкнул в жестяной рупор Семён Третьяковский. — Еремей Силыч, под твою ответственность!
Нужное и своевременное напоминание — у Еремея Силовича Голодуна люди лихие, храбрые до отчаянья и верные до смерти, но немного увлекающиеся. Если не напомнишь, то разнесут неприятеля так, что остатки можно будет веником на совочек собирать. Какой уж там допрос с пристрастием или без оного…
Но, видимо, на «Полкане Полуночном» к просьбе оставить живого пленника подошли со всей серьёзностью и даже успели слегка расспросить, так как ушкуй развернулся и решительно пошёл в сторону берега. Попытался пойти в сторону берега… Из камышей и кустов вылетели стрелы и арбалетные болты. Немного, всего-то сотни три-четыре, причём почти все не долетели и бессильно упали в воду. Лишь немногим повезло воткнуться в борта и закрывающие гребцов щиты. Но этого оказалось достаточно, чтобы Еремей Силович отказался от мысли добраться до чёртова острова.
А буквально через минуту из радиорубки выскочил иеромонах Григорий. После подноса ящиков со снарядами он как-то незаметно испарился, и вот появился вновь с криком:
— Голодун передаёт, что на Хортице огромное войско! Он отворачивает, чего и нам рекомендует!
Семён Третьяковский вопросительно посмотрел на Маментия, и тот кивнул:
— Воспользуемся советом. И пусть Еремей Силыч к нам перебирается, будем думу думать.
Спустя один день. Остров Хортица. Всё тот же шёлковый шатёр.
— Думать? Да что тут думать, немедленно уходить нужно, —
