А где же, в конце концов, мисс Пембертон? Все еще здесь. Сидит между близнецами, подает Роуз корзинку с фруктами, смеется чему-то, сказанному Тисдейлом. Неужели этот глухой старый пень ухитрился рассмешить ее?
Почему бы ей не посмотреть в другую сторону? Разве она не чувствовала на себе его взгляды? Если он будет смотреть еще более пристально, то может прожечь дыру у нее в затылке. В ее роскошной, всегда всклокоченной гриве. Господи, ну есть ли на свете женщина, способная выглядеть столь восхитительно растрепанной, будто только что поднялась с постели? И эта томная манера так медленно поднимать глаза и тайно бросать взгляды на него… Где же эти тайные взгляды сейчас? Он жаждал ее взглядов! Это было наименьшее, что она могла сделать, когда он не сводил с нее глаз.
И вот теперь она снова смеется. Тисдейл не мог заставить ее отвлечься. Она специально сводила его с ума. Почему она предпочла ему старую развалину, стоящую одной ногой в могиле?
Но главное, что она здесь. Разве не так? Как его сестра и племянницы. Все улыбались. Все смеялись.
— Верно, дядя Лайонкрофт? — спросила Нэнси слишком громко, будто уже не раз повторяла свой вопрос.
— Гм, верно, — пробормотал он, не сводя глаз с головы мисс Пембертон.
Джейн разразилась неудержимым смехом.
— Я же говорила, что он не слушает! Она сказала, что в доме пожар, дядя Лайонкрофт. Нэнси сказала, что дом горит, а ты, дядя Лайонкрофт, ответил «верно».
«Она сказала… ты ответил…»
Мисс Стентон пришлось хлопнуть Джейн по спине, чтобы та могла снова вздохнуть.
Гэвин бросил на всех троих мрачный взгляд.
Что имела в виду мисс Пембертон, когда сказала, что прикосновение к нему не вызывает у нее видений? Это было чем-то особенным? Это не было единственной причиной того, что она могла терпеть его общество? Было ли это признаком интеллектуального иммунитета? Потому что он был совершенно уверен в том, что готов умереть здесь, на этом месте, если единственное, что давало ей возможность терпеть его прикосновения, было то, что он не вызывал у нее видений.
Не собирается ли она прощупать всех присутствующих мужчин, чтобы найти другого, способного дать ей наслаждение без видений? Гэвин не смог бы этого вынести. Он уже был готов пресечь такое внимание к ней со стороны других мужчин. Он бы…
— Дядя Лайонкрофт!
— Что?
О Господи! Он уже шагах в десяти от, своего места и направлялся к ней.
Он способен влепить пощечину этому семидесятилетнему донжуану. Черт возьми!
Нет, этого делать не следовало. Лучше сесть на место и снова приняться за еду. Съесть чего-нибудь и выпить вина. Откровенно говоря, он бы лучше поменялся местами с Джейн, чтобы вообще не видеть мисс Пембертон, а иначе мог бы натворить черт знает что! К счастью, мисс Пембертон не заметила, как он рванулся с одеяла, на котором сидел, и ринулся к ней. Она была слишком занята. Она болтала с Тисдейлом и смеялась.
Черт возьми… Похоже, этому пикнику суждено длиться до бесконечности.
Не важно, скольких усилий от нее потребовалось, чтобы продолжать не смотреть в ту часть сада, где сидел Лайонкрофт. От Эванджелины, конечно, не укрылось то, что он поднялся на ноги, поменялся местами с именинницей и снова сел. Теперь он был обращен к ней спиной. Она, видимо, слишком бурно отреагировала на это, вообразив, что за этой переменой места крылось что-то личное. Теперь он сидел рядом со Сьюзен и гораздо ближе и интимнее, чем прежде, оттеснив своих племянниц на противоположную часть одеяла.
Эванджелина никогда бы не стала советовать Сьюзен, как вызвать к себе интерес мистера Лайонкрофта, если бы хоть на секунду поверила, что той удастся добиться успеха.
Эванджелина в сотый раз отвела взгляд. Если произошла ошибка, то в этом была целиком и полностью ее вина. Именно она вдохновила на это Сьюзен. Если бы она могла оказаться рядом с Лайонкрофтом… О, да какое значение это могло иметь теперь? Как только Эванджелина уедет, а она непременно уедет, как только у нее будут возможность и средства это сделать, леди Стентон ринется на него и прикует к нему Сьюзен прежде, чем он успеет произнести «Отче наш».
— В чем дело? — спросила леди Хедерингтон, подаваясь вперед. Лицо ее было обеспокоенным.
— Ни в чем, — пробормотала Эванджелина, смущенная тем, что ее застали врасплох, мечтающей о ком-то, кому не суждено было принадлежать ей.
Она неуверенно потянулась к своему бокалу. Почему она не могла проспать все это торжество, как мистер Тисдейл?
Леди Хедерингтон нахмурилась:
— Дело в моем брате?
Эванджелина поперхнулась, глотнув вина:
— Э… что?
— Вы улыбаетесь близнецам, болтаете со мной и выглядите счастливой, довольной и занятой, а минутой позже бросаете взгляд через плечо, и вот ваше лицо искажается ужасной гримасой, будто вам под кожу загоняют иголки. Это все равно, как если бы он… так сказать… Не могу не предположить, что, быть может, вы разделяете…
— Ничего подобного, — вспыхнула Эванджелина и закрыла глаза, чувствуя, как ее лицо обдало жаром при виде скептического выражения лица леди Хедерингтон. — Ничего подобного.
— Понимаю. В таком случае, думаю, вам неинтересно узнать, что он бросает на вас взгляды так же часто.
— Он что?
Эванджелина чуть не свернула шею — так стремительно она обернулась. И замерла, заметив, что он смотрит на нее.
Его жаркий взгляд сцепился с ее взглядом, и они смотрели друг на друга, пока ее дыхание не стало неровным. Его губы шевелились. Он что-то едва слышно произносил одними губами. Что он говорил? Она не могла разобрать. Она не могла даже думать об этом.
Вид этих губ воскресил в ее памяти его поцелуи, которые ей не суждено было больше испытать, поцелуи, которыми скоро он будет обмениваться со Сьюзен. Может быть, он смотрел на Эванджелину только затем, чтобы она заметила, что он сидит рядом со своей будущей женой. Проведя полдня со Сьюзен, он, вне всякого сомнения, заметил огромную разницу между Эванджелиной и леди из высшего общества.
Ужасно было представлять другую женщину в его объятиях, ощущающую жар его плоти. Вот его щетина царапает ее кожу…
Постойте! Эванджелина покосилась на него. Нет, он побрился. Еще утром на его щеках темнела щетина, и одет он был не слишком тщательно, но сейчас, чисто выбритый, походил на самого модного из светских денди.
Почему? Хотел казаться модным? С каких это пор? С того момента как решил провести день рядом со Сьюзен? Они оба принадлежали к высшему свету, но не Эванджелина.
И все же! Утром, заросший щетиной, он выглядел более естественным. Теперь же он прятал свое нутро за безупречной внешностью и лоском, должно быть, для того, Чтобы следовать нелепому диктату светского общества.
Теперь и поцелуи его, вероятно, были бы другими. В них не было бы нежности его губ, смягчающей прикосновения жесткой щетины, будто оставляющей ожог на коже.
