– Хорошо, – согласился Альгирдас и улыбнулся: – я запомню. Извини.
– Не извиняйся. Правил не так уж много, а учишься ты легко. К тому же, на случай, если у людей все-таки возникнут вопросы, у тебя есть вполне сносное оправдание. Все наши знакомые думают, что ты – русский, из России. Из Петербурга. Здесь трепетно относятся к титулам, так что я решил: чем больше, тем лучше. И сделал тебя князем. Все формальности уже завершены, тебе осталось только сыграть роль.
– Орнольф… – Альгирдас посмотрел с недоумением, чуть склонил голову, словно прислушиваясь. Он все еще улыбался, но уже растерянно. – Орнольф, я русский, а в Петербурге живут московиты. Я их на дух не переношу.
Встретив укоризненный взгляд Орнольфа, Альгирдас ухмыльнулся и откинулся на мягкую спинку сиденья.
Слова «на дух» и «московиты» определенно не отвечали нынешним представлениям рыжего о лексиконе, приличествующем настоящему князю. Тяжело будет Касуру, ох тяжело. Каждую секунду прислушиваться и приглядываться, и напряженно ждать, как бы невоспитанный приятель не выкинул какую-нибудь шутку, неуместную даже для русского.
– Кроме того, я и так князь.
– Да, разумеется, – подтвердил Орнольф с легкой досадой, – ты – Старейший. Но в наше время, Хельг, такие способы землевладения уже не считаются законными.
– Здесь? Не сомневаюсь. Однако те, кто жил на этих землях раньше, все равно не дают вам спокойно спать по ночам.
– О чем ты говоришь?
Несколько секунд Альгирдас сверлил датчанина взглядом, и глаза его становились все светлее. Потом он тряхнул головой, и из-под ресниц вновь сверкнуло темной океанской зеленью.
– Ты спишь мирно, рыжий. Это хорошо. Хочешь, на моей земле прямо сейчас случится восстание, московитов вышвырнут в пределы их прежних границ, а я стану править открыто? Твои друзья прочтут об этом уже в сегодняшних газетах. И никому не придется врать.
– Хельг, – Орнольф вздохнул и покачал головой, – ты не меняешься. Не прошло и пяти минут, а я уже устал от тебя. Не нужно ничего делать. Ничего… такого, понимаешь? И еще, пожалуйста, не называй меня рыжим при свидетелях.
– О! Прости. Об этом я не подумал. Прикажи остановиться!
Альгирдас выглянул в окно коляски и поморщился, заслоняя глаза рукой: они только что проехали христианский храм, и сияние, невидимое обычным людям, слепило сильнее, чем прямой солнечный свет.
Не задавая лишних вопросов, Орнольф дернул шнурок, подавая груму знак остановить лошадей.
Как же, не задавая! Прежде чем Альгирдас открыл дверцу, датчанин поймал его за рукав:
– Что такое?
– Чары.
Обычно этого объяснения было достаточно. Ну да, его было достаточно триста лет назад. Все меняется.
– Это кафедральный собор Сен Луи, – терпеливо объяснил Орнольф, – здесь завтра состоится свадебная церемония. Какие тут могут быть чары?
– Ты собираешься жениться по-христиански?
– Ну, не по-индейски же!
– Там знак у паперти, – решив не раздражать Орнольфа, Альгирдас почел за лучшее не выходить из коляски, раз уж рыжий так против, – наговор, знак, и девять горошин из одного стручка. Простенькая магия, но ее хватит, чтобы лошади понесли, если поблизости окажется женщина в белом. Кто-то не хочет твоей свадьбы, да, Касур?
– Опять смеешься? – печально спросил Орнольф. – Никак не угомонишься?
– Ты его что, не видишь?!
Альгирдас распахнул дверцу и, бросив на знак нить паутины, влил в неразличимые простым взглядом линии несколько капель силы. Над брусчаткой разлилось белое сияние, алым и синим переливались в нем грубо вычерченные руны.
На облучке тихо ахнул и выругался возница. Взвизгнула какая-то женщина, невидимая из коляски. С другой стороны послышались взволнованные мужские голоса.
Расплести знак было делом нескольких секунд. Паук не зря носил свое имя. А вот Касур… эй, Бронзовый Молот Данов, где ты? Ты, вообще, жив еще? Или люди сожрали тебя, выпили до дна? Они же хуже упырей, эти обычные смертные.
Благие боги, что он делает здесь?! Зачем приехал?! Чего ожидал?!
Чего ожидал, то и получил. Но стоило ли за этим ехать через полмира? Да еще и не через Межу, а по-людски, на пароходе, в точности следуя пожеланиям Орнольфа. Только время потерял…
С другой стороны, а за чем стоило бы ехать? Орнольф впервые за три столетия пожелал увидеть его. Разве это не достаточный повод, чтобы принять здешние правила игры? Несколько дней можно и потерпеть, чтобы не оставить у рыжего неприятных воспоминаний об этой встрече.
Тем более, что помощь ему действительно нужна. Только совсем не та, о которой он попросил.
* * *
Орнольф заглянул незадолго перед обедом, уже вечером – обедали здесь поздно. Альгирдас сидел у окна, курил и оценивал вид из своих окон, раздумывая, любит ли он реку настолько, чтобы видеть ее в течение нескольких дней. А рыжий явно готовился продолжить наставления, но, войдя, принюхался и удивленно отметил:
– У тебя хороший табак.
– Лучше, чем ты можешь вообразить, – ответствовал Альгирдас, кивая на соседнее кресло, – садись, Орнольф. Эти сигары положено курить только сидя, причем только в низком кресле. Специфика распространения дыма, видишь ли. Ты вдыхаешь его, и им же дышишь. Хороший запах, верно?
– Вспомнить, какую дрянь ты курил раньше…
– Триста лет назад? Мои тогдашние приятели не додумались до совершенствования сортов табака. Не успели, наверное. Твои нынешние приятели тоже вряд ли додумаются, как делать такие сигары. А также одежду, украшения, парфюм… и рабов. Ну, что еще я сделал не так? Разочаровал твоих слуг? Они ожидали красных сапог, соболей и медведя с цыганами?
– Хельг, – недовольно прервал его Орнольф, – здесь неплохо знают русских. И, кстати, может быть, сразу расскажешь, что еще тебе известно о правилах здешней жизни? Чтобы мы не тратили время попусту.
– Ты куда-то торопишься? – уточнил Альгирдас. – Право, друг мой, нам ведь не о чем больше говорить, так что расскажи мне о правилах, я весь внимание.
– Очень хорошо, – не дрогнув, продолжил Орнольф, – тогда запомни, пожалуйста, что твое имя Ольгерд, а не Альгирдас и не Хельг, тем более не Паук.
– Ворас[20], – задумчиво протянул Альгирдас, и выдохнул сладкий дым, – князь Ольгерд Ворас, да?
– Я уже говорил тебе об этом?
– Я догадался. Это первое, что приходит в голову. Что-нибудь еще?
– Ничего, кроме напоминания: веди себя по-человечески. Люди едят, Хельг. Четырежды в день.
– Больше никакого Хельга. Давай уж следовать твоим правилам. Ольгерд и Орнольф, звучит, а? Ладно. Я буду есть. Но, надеюсь, о том, чтобы на закате и на рассвете никто не попадался мне под руку, ты позаботился?
