Книга Зов Полярной звезды - Александр Руж

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66

– А «тундра»?

– Чарр.

– А… – Череда вопросов дала сбой, но, помедлив, он досказал: – А как будет «красивая девушка»?

– Моджесь нийта, – ответила она чуть медленнее, чем обычно.

– Моджесь нийта, – продекламировал он нараспев, как стихи, и посмотрел на Аннеке так, что вогнал ее в краску.

На следующий день повторилась та же буффонада: Чальм, как Демьян из басни, вволю накормил своего посетителя саамскими деликатесами, угостил черничным взваром, но к делу так и не приступил. То же было и на третий день.

Вадим бегал в стойбище, как на работу. В лагере властвовал застой, все жили ожиданием Чубатюка с новостями из губкома. Барченко на вояжи своего подчиненного смотрел сквозь пальцы, довольствовался отчетами вроде «первый этап договоренности позади, приступаю ко второму». Сложнее было с Аделью. Каждый вечер, истосковавшись, она зазывала его к себе в вежу. Вдвоем они проводили время за привычным занятием, Адель отрабатывала на отлично, как умелая гетера, но Вадиму это стало приедаться. Нет, его влечение к рыжеволосой медичке не пропало, но он все больше воспринимал ее именно как любовницу. Обмен новостями и мнениями получался все более куцым. Утром Вадим спешил в стойбище и там отводил душу в общении с Аннеке. Неграмотная саамка, коверкающая русский язык и не прочитавшая за свои двадцать лет ни строчки, оказалась кладезем житейской премудрости. Как собеседница Адель ей и в подметки не годилась. Вадим никогда бы не поверил в такое, если б не собственный опыт.

Адель была не из тех женщин, кто довольствуется малым. Она недолго сносила его отчужденность, взялась спрашивать, он увиливал от прямых ответов и ощущал себя все более стесненно.

Но вот настал день, когда нойд перестал кривляться, созрел для того, с чем Вадим к нему и подкатывался. Изгнал, как и в прошлый раз, Аннеке на холод, бросил остатки яств в костер (то ли уборку таким макаром произвел, то ли богам лопарским дал подкрепиться), разоблачился до пояса и бряцнул в бубен.

Вадим, уже знакомый с правилами игры, дрессированным пуделем прыгнул на оленью шкуру и устремил взгляд на огонь. Как только закачалось в воздухе заветное «ум-м-м», зарылся в прошлое. Ну-кася, куда нынче зашвырнет непредсказуемая память?

Ба, знакомые лица! Вадим определил себя идущим по заваленной снегом долине, а рука об руку – Крутов и пилот Миша. Падение аэроплана не прошло бесследно: Миша на ходу убаюкивал перемотанную окровавленными тряпицами левую руку, а Крутов прихрамывал и опирался на сучковатую клюку. У Вадима поднывала грудная клетка, было больно дышать – видно, припечатало, когда крылатая махина обрушилась с небосклона. Но трижды скудоумным надо быть, чтобы, разминувшись со смертью, жаловаться на безделицу…

О, да их не трое, а четверо! Впереди на лыжах бежал молодой лопарь, изредка оглядывался и притормаживал, поджидая медлительных руши. Ему хорошо, он здоров и снаряжен как следует, а они, чтобы не провалиться, кривоного шлепают на дощечках-снегоступах, примотанных к унтам полосками коры. Каменный век!

Из леса выбрели на широкий большак, укатанный возами и истоптанный лошадьми и оленями.

– Поздравляю, – проговорил Крутов, сдергивая с обмерзших усов ледышки. – Вышли на Кольский тракт. Так ли, Явтысый?

– Так, так! Кольский тракт! Идти с юга и до Колы… оттуда и туда! – Лопарь с живостью подкреплял слова телодвижениями, показывая одновременно и вперед, и назад.

Про эту дорогу Крутов рассказал, пока продирались через тундровые буреломы. Она многие столетия была единственной артерией, связывавшей Крайний Север России с центральными областями. Даже с открытием в конце девятнадцатого века пароходного сообщения вокруг полуострова ее значение не уменьшилось. Задвинуть ее на задворки истории могла железная дорога, но в 1914 году она существовала еще в проекте. Разразившаяся война заставила российские власти форсировать строительство Мурманки, чтобы бесперебойно доставлять грузы от союзников, но покамест прокладка рельсов была далека от завершающей стадии – ударным темпам препятствовал неблагоприятный климат.

Не списанный со счета Кольский тракт обслуживали поморы и те же лопари, а для передышек ямщиков и их гужевого транспорта были построены по обочинам почтовые станции. К такой станции, именуемой «Куреньга», Явтысый и вывел потерпевших крушение пассажиров «Блерио».

– Здесь Ибрагим жить, смотритель. Черкес, – распространялся проводник, показывая на низенькую халабуду, приткнувшуюся обочь. – Он свою избу называть «сакля».

– Бобры добры, а козлы злы… Какой же это шайтан черкеса за Полярный круг заслал?

– Ссыльный он. Бунтовать у себя в Черкесии, его год в тюрьме держать, а потом помиловать – и на Север.

– Гм… Не находите, господа, что милосердие нашего царя-батюшки отличается экстравагантностью?

Чем ближе подходили к «сакле» Ибрагима, тем меньше оставалось упований на радушный прием.

– Потешно. – Миша покачал забинтованную руку, как грудничка в люльке. – Крыльцо заметено, дым из трубы не идет… Где же ваш горец?

Явтысый высвободил стопы из лыжных лямок, взбежал по заледенелым шатким ступенькам и постучал в дверь железным кольцом, служившим одновременно и ручкой, и звонком. Никто не отозвался.

– Приехали… – Крутов прислонился к подпоре, удерживавшей хлипкий навес над крыльцом; та накренилась, и он от греха отодвинулся. – И что нам – до следующей станции плестись? До нее не меньше сотни верст будет, а, дружище?

Вопрос был обращен к лопарю. Явтысый, однако, не утратил своей оптимистичности.

– Я знать, где Ибрагим прятать ключ. Мы войти в дом.

Саамский парубок пошерудил рукой под крыльцом, явил миру заржавленный штырь, согнутый литерой «Г», вставил его в отверстие возле кольца, провернул, и дверь отворилась. Вадим думал спросить, насколько приличествующим в заполярных широтах считается вскрыть без спроса чужое жилище, но решил, что сейчас не до соблюдения приличий. Когда вышли из-под защиты стоящих кучно деревьев, завируха, так и не улегшаяся с момента катастрофы, накинулась с новой силой, кусала почище бешеной псины, пробирала сквозь куртки и шлемы. В такую шальную погоду желание было единственное: поскорее укрыться под кровлей, не важно, в сакле, в халупе или в юрте, лишь бы отгородиться от выстуживающего кровь норда.

Домик станционного смотрителя не мог похвастаться богатым внутренним убранством. Сложенная из саманного кирпича печурка, колченогий буфет с холостяцким набором плохо вымытой посуды, стол, лежанка, накрытая кургузым покрывалом, две табуретки.

– Да… на дворец арабского шейха не тянет, – резюмировал Крутов, переступив порог. – Но для временного приюта сгодится. В мужицком брюхе и долото сгниет.

В избушке их обдало теплом, но не таким, чтоб сразу отогреть иззябшие тела. Вадим открыл дверцу печки. Головешки прогорели и еле теплились. Он бросил туда чурку из сложенной в углу поленницы и раздул пламя. Оно загудело, потянулось вверх. Вадим проверил, полностью ли отворена вьюшка, прикрыл дверцу и подошел к столу, за который уже успели усесться Крутов и Явтысый. Лопарь с усердием чертил что-то на блокнотном листке анилиновым карандашом, смачивая его слюной, отчего губы его приобрели лиловый окрас. Миша стоял у окна, выглядывал на улицу, силясь проникнуть взглядом сквозь вьюговей. Очки-консервы он так и не снял.

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66