– Рори! – взвизгнула она, но ее голос потонул в общем грохоте.
Мальчик не остановился. Не поколебался.
Горящий факел был воткнут глубоко в крышу конюшни. «Боксер» уже приготовился спрыгнуть, когда Рори, сжав кулаки, бросился к нему.
Оливия не подозревала, что может бежать с такой скоростью. Сердце трепыхалось где-то в горле. «Боксер» с торжествующим воем слетел вниз, сбив Рори. Оба покатились по земле, поднимая облака пыли. Она видела, как маленькие руки барабанили по плечам врага, как изогнутое лезвие ножа замерло над шеей Рори. Сама Оливия истерически вопила во все горло, И сама не поняла, как ее нож вонзился между лопатками «боксера» Тот отпустил мальчика и обмяк. Оливия схватила Рори за руку, стала вытаскивать из-под тяжелого трупа и неожиданно сама рухнула на землю: пуля с пронзительным жужжанием разрезала воздух и ударила ее в плечо.
Оливия успела рассмотреть искаженное ужасом лицо Рори, поднести руку к тому месту, откуда текла липкая жидкость. И тут мир покачнулся. Звуки и цвета исчезли, и она полетела в темноту, не в силах даже позвать Льюиса.
Глава 11
Кто-то держал ее. Нес на сильных руках.
Сознание на миг вернулось, и тут же она снова впала в забытье, потонув в море боли. Чуть погодя послышался взволнованный голос Льюиса, сумевший пробиться сквозь льнущий к ней мрак, и она заставила себя открыть глаза.
– Оливия! Оливия, ты меня слышишь?
Она попыталась улыбнуться, и он сжал ее еще крепче.
– Слава Богу, – запинаясь пробормотал Льюис.
Оливия лежала на полу часовни. В ушах стоял глухой рев. Откуда-то доносился грохот перестрелки.
– Стена, – прошептала она, вспомнив все, что произошло.
– Все хорошо. Мы отогнали их и забаррикадировали пролом. Оливия, послушай, у тебя в плече засела пуля. Ты потеряла много крови. Пулю нужно вытащить.
Оливия кивнула, понимая, что пытается объяснить Льюис. У них нет наркоза. Нет карболки.
Волны тьмы накатывали одна за другой. И на этот раз Оливия была рада. Она так устала! Очень устала.
Беспощадная жгучая боль вновь привела ее в чувство. Выгнувшись, девушка громко закричала и открыла глаза. Над ней склонились сосредоточенные лица сестер, старавшихся прижать ее к матрасу. Льюис, стоя сбоку, пытался достать пулю. Оливия стиснула зубы, уставилась в потолок и заставила себя сосредоточиться на слетавшем в долину удоде.
Льюис вытащил пулю и что-то говорил Оливии. Она знала, что хочет сказать ему, но язык не слушался. Блаженная темнота снова надвинулась на нее, и она провалилась в эту темноту. Сердце и разум шептали его имя, но уста были сомкнуты.
Иногда, когда она приходила в себя, Льюиса рядом не было. Только Рори, крепко державший ее за руку. Она снова погружалась в забытье. Ей казалось, что она снова в холмах и вместе с Льюисом скачет по сосновому лесу. Глаза Льюиса искрятся смехом и любовью.
– Льюис… – жалобно прошептала она, – Льюис…
– Я здесь, – мягко заверил он. Он обтирал водой ее лоб, и, глядя в его лицо, такое знакомое, сильное и доброе, она подумала, что, должно быть, умирает, так и не сказав, что любит его.
Собрав последние силы, она подняла руку и коснулась его плеча.
– Льюис, я хочу поговорить с тобой.
– Позже, Оливия. Ты очень слаба. Попробуй выпить воды.
Она пригубила теплой, противной жидкости, поднесенной ко рту. И знаком попросила убрать чашку. Темнота вот-вот вернется, и тогда будет слишком поздно.
Он встал на колени, и она накрыла его ладонь обеими руками.
– Помнишь, ты приходил к нам и тетя Летиция не позволила увидеться со мной? Сказала, что я уехала с Филиппом.
Тень легла на лицо Льюиса, но он все же кивнул.
Измученная улыбка коснулась ее губ.
– Ты хотел задать мне вопрос, – тихо продолжала она. Вся любовь, переполнявшая ее сердце, сосредоточилась в этот момент в глазах и голосе.
Где-то вдали по-прежнему слышались выстрелы и взрывы снарядов, но в часовне было тихо, словно в мире существовали только двое: она и Льюис.
– Мы не увиделись по чистой случайности, и я очень об этом жалею. Потому что, не задумываясь, ответила бы «да».
Радость вспыхнула в ней при виде его изменившегося лица. Лица совершенно преображенного. Засиявшего неукротимой любовью.
Льюис застонал, наклонился и коснулся губами ее висков, век, губ.
– Я люблю тебя, – хрипло прошептал он. – Ты мое сердце, мое тело, моя душа.
Он прижал ее руку к губам. Оливия закрыла глаза. Ей вновь стало дурно. Надвигавшаяся тьма угрожала вновь завладеть ею, но теперь она знала, что это продлится недолго. Только до того момента, когда тело обретет прежнюю силу. А потом она станет женой Льюиса.
– Я люблю тебя, – выдохнула она. – И всегда буду тебя любить.
Обстрел собора продолжался. Скудный дневной рацион был урезан на треть, а к супу из цветочных луковиц добавлялись древесные листья. Восемнадцатого июля, через неделю после того как ранили Оливию, «боксеры» взорвали мину под одним из зданий на территории собора, убив свыше пятидесяти человек и ранив сотни. Теперь Оливия и Льюис виделись еще реже. Похоже, он почти не спал: осматривал раненых, ампутировал размозженные конечности, помогал хоронить мертвых…
Рори по-прежнему не отходил от Оливии, стараясь отогнать терзавших ее мух. Маленькое личико совсем осунулось от голода и усталости.
Через три недели жизнерадостный Поль Анри был убит попавшей в горло пулей.
Несмотря на протесты Льюиса, Оливия покинула часовню. Еще совсем слабая, она заставила себя встать, дотащилась до приюта и помогала нянчить детей. Когда на пороге показался Льюис, она сразу поняла: случилось что-то страшное.
– Поль мертв, – горько обронил он, машинально вытирая мокрый от пота лоб.
Оливия обняла его и прижала к себе, деля с ним скорбь. Поль Анри был настоящим героем. Присущие ему жизнелюбие и энергия помогали остальным держаться. Его презрение к опасности передавалось матросам, и невозможно было поверить, что осажденные лишились не только самого верного защитника собора, но и командира, бесстрашно ведущего своих людей в атаку при каждой представившейся возможности.
На похоронах Поля Оливия, не скрываясь, плакала. В ту ночь Льюис впервые рассказал ей о Жемчужной Луне.
– Мои родители нашли брошенную девочку недалеко от деревни, в которой они разъясняли жителям догматы христианской веры, – начал он, обняв ее за плечи. Жара немного спала, выстрелы затихли, и они сидели на земле, прижавшись спинами к нагревшейся задень стене больницы. – Ее воспитывали как мою сестру, и, полагаю, я полюбил ее с первого взгляда. Но повторяю, только как сестру. Позже все изменилось. Я женился на ней, и, несмотря на ханжеское узколобие моих соотечественников, мы были счастливы.
