Смогу ли я отпустить свою девочку, своё рыжеволосое чудо, похожее на солнышко? Смогу. Смогу, если буду уверен, что она счастлива.
Буду страдать сам, в одиночестве, но буду знать, что с ней всё хорошо. Что Ада и малыши счастливы и здоровы. Для меня это самое главное.
Отпустить, но быть мыслями и сердцем всегда рядом. Оберегать на расстоянии.
Крепче сжимаю её руку, зная, что быть рядом с малышкой мне осталось короткий миг, прежде чем придётся её отпустить. Отпустить, быть может, навсегда.
— Прости меня, — слетает с моих губ, я давлю внутри себя приступ паники, боли, ярости на весь чёртов мир, который забрал у меня любимую. Сам виноват. Дурак.
— Я. Люблю. Тебя. — каждое слово выделяет, говоря этим многое.
Вновь вскрикивает, отчего я отвлекаюсь от своих мыслей и того, что собирался сказать.
— Потерпи, Рыжик. Потерпи, родная, — успокаивающе глажу девочку.
В клинику мы прибываем быстро, но я старался вести аккуратно, чтобы добраться в целости и сохранности. Ада — самое важное сейчас.
Всю дорогу до реанимации я крепко держал малышку за руку.
— Я тебя никому не отдам, — сказал, чтобы она знала — нельзя умирать. Я не отпускаю. Не отпущу.
Кивнула, крепче сжимая мою руку.
— Я люблю тебя, — шепчет, всхлипывая.
— И я тебя…
Врачи вместе с моей женой скрылись за дверью, куда мне вход строго воспрещён. Застыл. Всё что мне остаётся делать — ждать и молиться, чтобы с моей девочкой и малышами всё было хорошо.
Не знаю, сколько прошло времени. Я метался из угла в угол, как дикий израненный зверь, в которого попала ядовитая стрела, и от яда он умирает. Только вот мой яд — там, за дверьми родзала, в котором борется за свою жизнь моя девочка. Незнание, боль — убивает, безжалостно отравляет меня. Сгораю заживо, без шанса на воскрешение, всей кожей ощущая этот беспощадный огонь паники. Меня разрывает на части от страха за любимую женщину, которую я могу потерять — или уже потерял, но просто этого не знаю. Рву волосы на голове. Кто-то пытается ко мне подойти, что-то сказать, но я только огрызаюсь.
Они не понимают, что сейчас решается не только жизнь моей жены, но и моя.
Я не считал минуты, часы… Время словно застыло для меня, да и важно ли оно сейчас…
Из реанимации выбегает женщина. Так быстро и резко, что не успеваю сразу среагировать.
— Остановка сердца… Срочно! Нужна помощь, — кричит она, и в этот момент я умер, падая в бездну боли и пустоты.
Моя маленькая девочка, моя хрупкая крошка — вот уже два дня находится без сознания, всё это время не приходя в себя. Я крепко держу её тоненькую ручку в своих больших ладонях, сидя возле неё, не отходя ни на шаг, ни на миг.
Моя любимая женщина родила мне прекрасных малышей: девочку и мальчика, за что я ей благодарен. Никогда не устану благодарить и боготворить мою женщину, которая выстояла и подарила мне такое счастье. Простила и, как прежде, доверяет, любит. Малыши такие крохотные, маленькие, что боязно к ним прикасаться. Настолько хрупкие. Я видел их лишь раз, потому как не желал отходить от своей любимой ни на шаг.
Родила, несмотря на то, что было противопоказано. Родила вопреки всему, несмотря на то, что могла погибнуть.
Глупая. Какая же ты глупая, моя малютка. Целую руку Ады.
— Я так тебя люблю, — шепчу как сумасшедший. — Спасибо и прости меня за всё. Я теперь тебя ни за что не отпущу. Ни на шаг от себя.
До сих пор картина стоит перед глазами, когда женщина выбежала из реанимации, крича, что у моей девочки остановка сердца. Моё собственное сердце сжалось, ударяя меня так сильно, что я упал на колени, взвыв действительно как раненный волк.
Ничего не соображал. Кричал. Бил стены. Сносил всё на моём пути, что даже двое крепких мужчин не смогли меня успокоить, привести в чувство.
Они не понимали, что я потерял свою жизнь, что там за дверью — я умер вместе со своей девочкой, маленьким бесёнком, ярким солнышком с веснушками на лице, улыбка которой затмевала всё вокруг.
Вдруг её пальчики пошевелились в моей ладони, едва сжав мои пальцы в ответ.
Поднял голову, Рыжик смотрела на меня. На её лице виднелась слабая улыбка. Вымученная. Подорвался с места. В груди затрепетало. Она проснулась. Она жива. Со мною рядом.
Осторожно прислонился лбом к её лицу.
— Я люблю тебя, — шептал в губы, опаляя дыханием. — Спасибо, — тысячу раз, пока её ручки накрыли мою щеку, всё ещё слабо, от того, что только открыла свои колдовские глазки, но я чувствовал её тепло и запах, который всё так же сносил мне голову, как и семь лет назад.
Глава 28 и Эпилог
Матвей
Моя рыжая девочка, свернувшись калачиком, лежала у меня на груди, тихо посапывая. Мои руки заключили любимую женщину в своеобразный кокон в защитном жесте, чтобы ни одна гадина не смогла к ней подобраться.
Моя малышка столько всего пережила, что при мысли об этом на душе разрасталась тягучая боль, которая до сих пор не прекращалась, напоминая о том, что я сделал. Иногда кажется, что я никогда не смогу загладить свою вину перед Адой. Я слишком больно ей сделал, и теперь мне нет прощения. Хоть девушка и говорит, что простила меня. Но я-то знаю, что старые раны не затягиваются, а если и затягиваются, то на их месте остаются шрамы, которые будут напоминать о себе, стоит только слегка надавить.
Рыжик вдруг заворочалась в моих руках. Маленькая ладошка, которая лежала на моей груди, сжала футболку своими пальчиками. Дёрнулась, но я обхватил крепче, не давая уплыть от меня ни на миллиметр. Опускаю глаза на Аду, которая проснулась и теперь смотрит прямо на меня.
— Привет, — лёгкая улыбка, и крохотная ладошка движется вверх, касается моей щеки, проводя по отросшей щетине.
Накрываю её ладонь своей, веду к своим губам. Целую.
— Привет, Рыжик. Выспалась? — качает головой.
Аккуратно переворачиваю свою женщину на спину, нависая над ней. Одна моя рука движется по идеальному телу любимой жены. Касаюсь бедра, веду руку вверх, останавливаюсь возле плоского животика, прямо на месте тонкой полоски шва после кесарева сечения. Моя идеальная девочка. Каждый её изгиб — лакомый кусочек для меня.
Не останавливаюсь, веду пальцами вверх к своему любимому месту во всей вселенной. Ада вздрагивает. Замирает. Не дышит. Когда мои пальцы останавливаются на маленьком шраме над сердцем.
Наклоняюсь. Целую грудь жены в крохотный надрез. Её ручки оплетают мою шею, прижимая к своей груди ближе.
Как мне выразить все чувства, что бурлят в моей душе?
В тот момент, когда шла операция на сердце — я умер во второй раз. До сих пор страшно вспоминать те мгновения нашей жизни.
