Морозова непроизвольно охнула и почувствовала, как холодеют пальцы рук, покрываясь шелковистым инеем.
На нее в упор смотрела баба Лида.
Глава 15.
Каменный Мыс
Ни тени страха не испытывала Настя. Узнавание, любопытство, грусть, беспокойство за жизнь Лидии Михайловны — да, эти эмоции присутствовали, но не более того. А узнать бабу Лиду с первого взгляда было не просто, потому что выглядела она совсем не так, как в жизни: сквозь черты лица пожилой женщины смотрела другая — молодая, без яркой неестественной краски на смолисто-черных волосах. Лицо без единой морщинки, живое, с подвижной мимикой, с озорной улыбкой, да и стать вовсе другая, принадлежащая молодухе. Два эти облика накладывались друг на друга, как-то вполне естественно уживаясь в одном теле, не имевшем полной плотности. Настя не могла бы поручиться за то, что может разглядеть, как баба Лида одета — на пожилой, кажется, было типичное больничное белье, которое положено надевать на пациентов реанимационного отделения, на молодой — белый медицинский халат.
— Лидия Михайловна… — тихонько позвала Морозова, — … неужели вы умерли?..
Баба Лида отрицательно покачала головой, а Настя почувствовала глухое раздражение голубоглазой твари, смешанное с полнейшим бессилием. И в то же время возникло странное ощущение — голубоглазая тварь осознает собственное бессилие и не может ничего противопоставить. Или прав был Лозинский, когда говорил, что эква — «не совсем целая»? И у нее попросту не хватает мощности как следует «завестись»?
— Баба Лида, — прошептала Настя, — что случилось? Что ты знаешь?
Внезапно нагрянуло озарение: на кухне сейчас вовсе не призрак пожилой женщины, покинувшей земной мир тихо и незаметно, будучи в коме после нейрохирургической операции. К Насте наведалась та самая улум ис, сонная душа, способная оставлять тело во время сна или тяжелой болезни. Почему двойственный облик?.. Может, указание на давние события, в которых обладательница улум ис когда-то участвовала вместе с Евгенией Викторовной, или сонная душа всегда молодая — такая, какой ощущает себя человек в лучшие годы жизни?
Между тем, Лидия Михайловна что-то беззвучно говорила, но разобрать речь по губам было просто невозможно, особенно учитывая то, что лицо постоянно менялось. Ночная гостья пыталась прикоснуться к обрывкам бумаги на столе, но ничего не выходило. Слышны были только вздохи сожаления, но не слова речи. Голубоглазая эква в глубине Настиного сознания ехидно передернула плечами и ушла куда-то далеко, как будто хлопнув дверью с досады. Шелковистый иней осыпался с пальцев рук с едва слышимым серебряным звоном.
«Бесишься, но ничего не можешь сделать? Прекрасно!»
Попробуем точно сформулировать вопросы.
— Баба Лида, в тетради записи бабушки?
Энергичный кивок головой.
— Ты вместе с ней работала?
То же действие.
— Тетради и фотография в конверте связаны друг с другом?
И опять выражение согласия. Так, надо собраться с мыслями…
— Ты нашла тетради, искала конверт, но не могла отыскать?
Кивок.
— Ты хотела убедиться, что он не надорван?
Определенно, да.
— Перенервничала, когда поняла, что его нет?
И снова — подтверждение. А какой вопрос задать дальше, если не знаешь точно, о чем спросить?! Про непонятную «черную шубу» или что-то другое? Настя вдруг поняла, что именно нужно спросить сейчас, и только открыла рот, как…
…голубоглазая тварь внезапно вернулась, метнувшись вперед не маленькой холодной змейкой, а самой настоящей ядовитой гадюкой.
Не для того она вернулась, чтобы отпугнуть бабу Лиду, нет! Она сделала то, что жестоко ударило по самой хозяйке тела. Она была в ярости и не хотела, чтобы Настя узнала правду.
Неподвижная холодная вода, лед. Невероятно сильные руки, намертво вцепившиеся в ворот халата, а затем — пригнувшие голову и все тело туда, в черный омут, где ледяная вода немедленно хлынула в легкие на вдохе, сопровождаемом отчаянным всхлипом Насти, которая боролась с тенью у самого края разверзшейся тьмы.
Над головой раздалось хлопанье крыльев и яростный крик птицы, пытавшейся отогнать голубоглазую тварь — как будто пыталась защитить птенца от хищного зверя.
Морозова потеряла сознание прежде, чем почувствовала, как мужские руки успели подхватить ее — у самого пола.
Темнота отпускала нехотя, отступая вместе с головной болью. Кажется, кто-то нес на руках, потом укладывал на диван, давал нюхать какую-то гадость (известно, какую, — нашатырный спирт, запашок ни с чем не спутаешь), настойчиво просил очнуться…
Понятно, кто, вариантов немного. Настя открыла глаза, которым немедленно стало больно даже от слабого источника света от ночника на стене в гостиной. Первое, что увидела — обеспокоенное лицо Игоря, сидящего рядом, на краешке дивана. Она сощурилась, прикрывая глаза ладонью и чувствуя, как унизительно и предательски выбегает слезинка из уголка глаза. Попыталась отвернуться к спинке дивана, чтобы скрыть слезы — не удалось, потому что тело не слушалось хозяйку из-за чудовищной слабости.
Холодная змейка как будто умерла — ни тени ее присутствия Настя не заметила, но знала, что ощущение обманчиво. Никуда голубоглазая тварь не делась, разве что вложила все силы в удар и теперь зализывала раны, спрятавшись как можно глубже. Недавно Настя столь же сильно и резко била по обеим, теперь это сделала эква. Больно-то двоим, а не одной… Ну, хотя бы до улум ис бабы Лиды ей не добраться!
Предательская слезинка все-таки скатилась, за ней другая, третья… Проклятый нашатырь, это все из-за него!
— Тихо-тихо, Настя, я здесь. — Хрипловатый голос утешал, но не мог успокоить, потому что слезинок становилось все больше.
Тут пригодилось бы другое лекарственное средство, и оно было использовано в адекватной дозе. Игорь осторожно приподнял девушку, прижимая ее голову к своей груди и успокаивающе поглаживая по волосам. Настя уткнулась носом в серую футболку, унюхала тонкий и очень слабый запах каких-то мужских духов, прижалась щекой. Осталось свернуться калачиком и поплакать.
— Все мы плачем по единственной причине: от жалости к себе! — говаривала когда-то Евгения Викторовна, если заставала Настюшу в слезах из-за детских горестей: разбитых коленок, ссоры с подружкой или плохих отметок в школе.
Настя никогда не видела бабушку плачущей. Не потому ли, что та раз и навсегда запретила себе жалеть себя самое? Она справилась, а внучка… Внучка не хотела справляться. Сейчас ей было приятно себя жалеть, потому что было, кому утешать, а легкие похлопывания ладонью по спине как будто имели право длиться вечно.
— Я услышал ваш голос, проснулся. Думал, вы разговариваете по сотовому. — Сказал куратор. — Потом вскрик и странные звуки… Как раз вовремя. Что случилось?
