Всё произошло именно так, как она и предполагала. С лёгкой руки экономки, оброненное слово «Лекарка», подхваченное конопатой служанкой, стелившей постель, возымело своё магическое действие.
Уже вечером, ужиная в кухне, Наташа ловила на себе вопросительные взоры. Стоило отвернуться, слышала лёгкий шёпот за спиной. Кто-то рассматривал её в упор, не стесняясь, кто-то робко опускал глаза, избегая прямого взгляда. Дети работниц: три девочки, от пяти до восьми лет, и шестилетний мальчик, с любопытством присматриваясь к ней, обходили стороной.
Но не это тревожило пфальцграфиню. Она опасалась, что клеймо «Лекарка» прикипит намертво. Так же знала, что при своих скудных знаниях медицины, всё равно попытается оказать помощь нуждающемуся, и когда к ней после трапезы подсела женщина и тихо заговорила, просительно заглядывая в глаза, она знала, что сделает всё возможное, чтобы ей помочь.
— Фрейлейн Лэвари, посмотрите. — Положила перед собой бледные, с опухшими покрасневшими костяшками пальцев, руки. — Бывает так, что кажется, их вовсе нет. По утрам не могу сжать. Всё вываливается. Кому нужна безрукая работница?
— Покалывает в пальцах? — Наташа ощупывала узловатые суставы. На кивок подсобницы, вздохнула. Остеохондроз. — Наклоните голову в сторону… Теперь в другую. Слышите хруст в шее?.. Больно?
Женщина расширила глаза, хватаясь за голову:
— Да.
Их обступили со всех сторон. Расходиться никто не спешил. Послышалось:
— Я тоже рук по утрам не чую.
— Ведунья… — шептались за спиной. — Глянь на её очи. Ты видела у кого-нибудь такие?
— А волосы. Ребекка сказала, что она…
Наташа повернулась в сторону говоривших. Поднялась:
— Прошу внимания. — Похлопала ладонью по столу, призывая всех замолчать. — Хочу внести ясность. Я не лекарка. Не отрицаю, что могу обработать рану, как и любая из вас. Именно обработать. Не закрутить грязной тряпкой, а обеззаразить порез и наложить повязку.
Притихшие работницы недоверчиво уставились на неё. Косились, шептались, прикрывая рты:
— Вот так… Скрытная какая…
— Ну-у… Ребекка врать не станет…
Девушка покачала головой.
— Хорошо, всем желающим покажу, как это делается. Вам же, — обратилась к подсобнице со скрюченными пальцами, — покажу, как растирать руки и шею.
— Шею? — растерянно переспросила она.
— И шею тоже. Так же плечи. Руки откуда растут? Эта болезнь не лечится, но облегчить боль можно. Все желающие могут посмотреть и повторить. Кто хочет выступить в роли подопытного кролика? — пфальцграфиня обвела замерших женщин выразительным взглядом, ставя табурет у очага.
Завороженные стремительными движениями гостьи, забыв о предстоящих делах, они обступили её:
— Кролики у нас за конюшней, у стогов с сеном.
Зашептались между собой:
— Вон как…
— На кролях показывать будет…
На звук хлопнувшей боковой двери, примолкнув, дружно обернулись. Каспар, скинув капюшон, отряхивал промокшую накидку:
— Продрог совсем. Эля нальёте? — Провёл широкой ладонью по отсыревшим длинным седым волосам, отбрасывая их назад. Натолкнувшись на пристальное внимание пары десятков глаз, прищурился: — Чё притихли? Не нальёте?
— Он будет кроликом! — указала на него Наташа. — Желаете поучаствовать в нашем шоу?
— Каспар кроликом? — всплеснула руками Ребекка.
— Он будет кроликом, — ткнула в него пальцем стряпуха — пухленькая подвижная Ханна.
Поведя носом, мужчина насторожился:
— Как?
— Поди сюда, Каспар, — склонив голову набок и указывая на табурет, ласково подзывала его курносая кареглазая кухарка.
Мужчина, ничего не сказав, поспешно крутнулся на пятке, резво захлопнув за собой дверь, предпочтя вернуться в непогоду.
Махнув рукой и не откладывая в долгий ящик, пфальцграфиня начала:
— Хорошо, покажу на себе. Так даже лучше. Повторяйте за мной, — массировала свои пальчики, поглаживала, разминала, сжимала-разжимала ладони, потряхивала ими… Импровизировала, вспоминая чувство умиротворения и покоя от умелых действий рук темнокожего Бонда. Растирала шею. Перешла на плечи, закончив осторожным медленным вращением головы. После неожиданного прилива сил решила, что ей самой такая терапия не повредит. — Делайте по утрам и в течение дня, когда есть свободное время. Можете помогать друг другу. И ещё…
Испросив у Ребекки оливковое масло и пчелиный воск, на её вопрос:
— Сколько нужно?
Ответила:
— Сколько не жалко, — у всех на глазах приготовила мазь, ощущая себя факиром.
Водрузив котелок на стол на деревянную подставку, громко произнесла:
— Посмотрите, здесь лечебная мазь. Когда остынет, каждая из вас может взять для собственных нужд. Смазывайте порезы, ранки, потёртости. Но только после того, как очистите и промоете рану от грязи. Желательно крепким вином.
— А заговаривать когда будете? Когда остынет?
— Уже заговорила, — раздался шёпот. — Взора хватило. Такими-то глазищами.
Пфальцграфиня одарила высказавшуюся улыбкой:
— Ещё раз повторяю, я — не лекарка. И не ведунья. Такая, как все вы. Каждая из вас может повторить подобное и проверить на себе.
— Да уж, не ведунья, — прошёлся приглушенный недоверчивый ропот, — зря что ли Каспар убёг?
— Чует, чёрт старый…
— А свой лик как очистили? — подала голос бойкая Ханна.
— Этой же мазью. Меня на постоялом дворе покусали клопы. Моей коже это не понравилось. Вы видели. Через пару дней всё пройдёт окончательно. — Выдохнула, замечая, что женщин больше бы устроила — видимо, так необходимая им — надуманная версия, что она лекарка. Или, на худой конец, баба Яга.
Мазь, так и не остывшая окончательно, была разобрана в кубки и плошки. По массажу вопросов никто не задавал. Но её словам верить не спешили. Принять то, что приехавшая к ним женщина, обезображенная уродливыми ярко-розовыми пятнами, может очиститься без помощи потусторонней силы практически за одну ночь, стало выше их понимания.
Последующие два дня Наташа наблюдала, как за ней подглядывали и следили за каждым шагом. Проходя мимо, торопливо крестились, ускоряя шаг. Смотрели на неё недоверчиво и в то же время просяще: нам нужна помощь, но мы боимся.
Она не пряталась. Постоянно находилась на виду и ни во что не вмешивалась. Чтобы не бездельничать, носила с собой маленькую корзинку — позаимствованную у Конопатой — с клубками выбеленной шерсти. Закончив вязать пелерину, попросила у Ребекки шерсти и приступила к вязке пинеток и костюмчиков для близнецов, чем покорила всех без исключения, окончательно растопив недоверие. Хозяев здесь любили и молились об их благополучии. Безбедное существование работников и крестьян напрямую зависело от благосостояния господ.
