Грызлись из-за всего. Из-за границ участков, из-за места на кладбище, из-за протекающей крыши, из-за ссор между детьми… Из-за займов, наймов, мужья из-за женских сплетен, жены из-за мужей…
Дукатин держался в стороне, но односельчане все никак не хотели понять, что он давно уже сам по себе, и пытались втянуть его в какие-то дрязги. Он в таких случаях садился и принимался обстругивать деревяшку, молча, пока его не оставят в покое.
Как-то в субботу кусок дерева, с которым он занимался, стал сопротивляться, словно живой. Как тогда.
Он лихорадочно работал, полностью отдавшись делу, шептал что-то одеревеневшими губами… произносил слова молитвы. Он и не помнил, когда в последний раз молился, должно быть, в детстве… Хорошо еще, что не забыл «Отче наш».
– Что это, откуда?
Он попытается снова сделать змея, такого же как тогда, много лет назад, когда он сам родился в его руках!
Но дерево задумало что-то свое. Сколько бы он ни старался вырезать крылья, деревяшка все равно стремилась принять облик всадника на коне. Скачущий конь и летящий на нем всадник! Одной рукой управляет конем, в другой – крест держит.
Вскоре все было готово.
Поставил фигуру на землю, она закачалась, он придержал ее рукой. Заметил, что рука с крестом направлена в сторону церкви. Той самой, маленькой, заброшенной и запущенной, на которую смотрели окна его дома.
Недалеко от заросшей кустами церкви играли дети. Заметив его, начали собирать камни и звать на помощь. И вдруг с криками: «Змеюшник! Целься в змеюшник!» – принялись швырять камни в сторону церкви. Разбилось одно из немногих уцелевших стекол, дети разбежались. Дукатин собрал инструменты, взял только что сделанную фигурку и полез на чердакубрать все это.
Весь остаток дня у него из мыслей не выходили эта фигурка и дети перед церковью.
О церкви он не вспоминал давно, не замечал ее, из года в год проходя мимо, не видел. Ночь он провел в полусне среди стен, на которых играли тени. Когда занялась заря, он, прежде чем встать, сунул руку под старую подушку с обтрепанными краями.
И нашел. Ту самую прядь ее волос, которая бесследно исчезла много лет назад.
Теперь он знал, что делать.
Выходя из села, положил прядь на придорожный камень, где уже много лет никто ничего не оставлял. Этот старый обычай тоже умирал.
– Ты что, собрался в путь-дорогу? – спросил сосед, рано вставший по какому-то своему делу.
– Скоро вернусь.
И, не тратя времени на разговоры, поспешил вперед.
* * *
Марика дрожащей рукой набрала номер Никиты. Тихим, но звонким голосом, какого давно уже никто от нее не слышал, потребовала:
– Приходи как можно скорее!
И положила трубку.
Никита накануне смотрела какой-то старый фильм, заснула поздно, даже не выключив телевизор. Сейчас дикторша энергично комментировала последние события, рассекая в комнате воздух, напряженный от тревоги.
Никита тут же начала собираться. Дочка сказала, что пойдет с ней. Быстро поставила вариться кофе и выключила телевизор.
– Бабушка обычно панику не поднимает, должно быть, что-то случилось.
Лучше поскорее проверить, чем гадать.
Было раннее утро, и, когда раздался звонок, обе они еще спали. Торопили друг друга через дверь ванной. Собираясь, носились по всей квартире каждая со своей чашечкой с кофе. Оделись быстро, краситься не стали. Никита надела джинсы и кроссовки, ее дочка тренировочный костюм. Успокаивало их только то, что голос Марики не был ни больным, ни испуганным.
К их приходу Марика привела себя в порядок. Дверь она им открыла спокойная, волосы были аккуратно собраны в небольшой пучок на затылке, черная блузка подчеркивала бледность лица. Она молча посмотрела на Никиту, на внучку, прямо им в глаза. Достала из-за пазухи деревянную фигурку, было видно, что сделана она недавно, не покрыта лаком, не покрашена. Блузка осталась расстегнутой, но она этого и не заметила.
– Вот, утром нашла под дверью.
Искусно вырезанный из дерева конь в прыжке, всадник, в одной руке держащий повод коня, а в другой – небольшой крест, такой как носит внучка Марики. Она поставила деревянную фигурку на полку. Рядом со змеем, тоже из дерева, который стоял здесь с тех пор, как Никита себя помнит.
– Настал час, – сказала Марика, рассеянно крутя в пальцах седой волос, снятый ею с рукава, – соединить время. Когда люди теряют веру, все разрушается. Любое сообщество без веры, малое ли, большое ли, все равно что человек без хребта. Моя мать, когда лечила скотину, говорила: «Если не время умирать, выздоровеет». Так же и с людьми, где-то гибнут в безверии, а где-то спасаются. Ты – хранительница, дочь хранительницы, внучка хранительницы. Третья в этом ряду. Настал час времени соединиться с временем. Никита, такая встреча времен однажды уже была в моей судьбе, именно так родилась ты.
Внучка было собралась что-то спросить, но она резким движением руки остановила ее:
– Не спрашивай, просто будь открытой. И жди.
Прикрыла глаза веками и продолжала говорить, как бы в полудреме обращаясь к самой себе:
– Пути Его неисповедимы. Когда сложатся условия, время соединится с временем, прошлое с настоящим, а будущее откроется. На этом стыке встретятся мужчина и женщина, их ведут знаки. И в этих двоих, которые как одно целое, замысел Божий претворится в жизнь. Как у меня и Дукатина. Но я была всего лишь хранительницей.
Не открывая глаз, она положила руку на плечо внучки:
– Все исполнится через тебя.
И тут же выпроводила их из дома, пока они не пришли в себя и не начали задавать вопросов. Ласково вытолкала на полутемную лестницу, сказав, что ей необходимо отдохнуть. И тут же закрыла дверь и повернула в замке ключ.
Спускаясь по лестнице, они растерянно переглядывались, время от времени останавливаясь и отрывочными фразами пытаясь дополнить то, что им коротко сказала Марика. И вдруг замерли на месте как вкопанные.
Наверху, у себя в комнате, Марика запела. По прошествии стольких лет.
Безродный
– Расскажи мне о себе.
Зима была на исходе, последние ее завывания кружили вокруг парка. Он замотал свой шарф, мягкий и эластичный, вокруг ее плеч, зафиксировав руки вдоль тела.
– Ты связана. Что будешь делать?
Она, продолжая идти, пыталась освободиться и не позволила ему отвлечь себя от темы. Она не получила ответа на свой вопрос. На запястье ее левой руки давили часы. Она глазами искала его взгляд, обращенный к остаткам снега, к кучкам мелкого белого порошка в промерзших углублениях вокруг кустов и изредка попадающихся камней.
– Расскажи.
– Что? Ты все знаешь, рост, вес, размер обуви сорок четвертый. Художник. Цвет волос и глаз виден из приложения.
