– Нет.
Я заорал во все горло:
– Уходи! Уходи! Если не уйдешь, они убьют тебя, ты можешь это понять?!
И я заплакал.
– Уходи. Уходи скорее. Я тебя прошу, я тебя умоляю. Уходи… и не останавливайся. Нигде не останавливайся. Нигде и никогда… и спрячься! – Я упал на дно ямы.
– Я не могу, – ответил он. – Я боюсь.
– Нет, ты не боишься. Не боишься. Тебе нечего бояться. Иди и спрячься.
Наконец он закивал и исчез.
Сидя я все еще старался поймать в темноте конец веревки, касался ее пальцами и вновь терял. Пробовал еще и еще, но веревка была слишком высоко.
Сквозь отверстие я увидел папу. В одной руке у него был пистолет, в другой электрический фонарь.
Он проиграл.
Как всегда.
Луч упал на меня. Я закрыл глаза.
– Папа, это я, Микеле…
Затем стало светло.
Я открыл глаза.
Нога у меня горела. Не та, а другая. Боль распространялась, словно ползучее растение. Неудержимая, скручивающая кишки. Непереносимая. Раскаленная докрасна. Рухнувшая плотина.
Рухнувшая плотина не способна ничего сдержать.
Нарастал грохот. Металлический грохот усиливался, заполняя все вокруг. У меня пульсировало в ушах.
Я был в поту. Я потрогал ногу. Что-то липкое и горячее измазало мои руки.
Я не хочу умирать. Не хочу.
Я открыл глаза.
Я был в центре вихря из соломы и света.
Это был вертолет.
И был папа. Он держал меня на руках. Он что-то говорил мне, но я не слышал его. Его растрепанные волосы блестели.
Свет ослепил меня. Из мрака появились люди и собаки. Они шли к нам.
Властелины холмов.
Папа, они уже рядом. Беги, спасайся.
Сердце билось так сильно, что я слышал его сквозь грохот моторов.
Меня вырвало.
Я опять открыл глаза.
Папа плакал. И гладил меня. Красными руками.
Темные фигуры приближались. Папа смотрел на них.
Папа, ты должен бежать.
Сквозь грохот я услышал его слова:
– Я не узнал его… Помогите мне, я прошу вас, это мой сын. Он ранен. Я его не…
И вновь наступила темнота.
И был папа.
И был я.
